Маска лжи сползает с лица Хромого Министра еще до того, как она произнесла это слово. Стирается, опадает прахом, оставляя бледность и волнение. Взмах ресниц – и у него другие глаза, короткое сжатие губ – и на лице проступают тревога, смятение… и другое, более глубокое чувство.
Чувство, в котором нельзя заподозрить Эвальда Хромца. Если, конечно, вы не безумная Гриз Арделл.
Тихо стучит трость, которую Шеннет поставил у кровати, опускаясь на колени рядом с изголовьем жены. Словно перед киотом с изображениями древних божеств – и ее волос он касается с таким же благоговением. Пальцы, в которые вселилась дрожь, осторожно гладят ее щеку.
Наверное, сказочники сказали бы – все неправильно, – думает Гриз Арделл, глядя, как он поднимается, чтобы прижаться губами сначала ко лбу жены. Они сказали бы – прекрасная принцесса должна быть более юной. Облаченной в бальные одежды и возлежащей на хрустальном ложе. А тот, кто преклонил перед ней колено – он не может быть презираем, не может носить трость, не должен быть седым, будто старец. А я сказала бы – это правильная сказка. Пусть ее губы бледны. Зато его – горячи. И дрожь пальцев, и мелькнувшие в глазах слезы – настоящие.
И разве не важнее всего то, что в ответ на ее поцелуй на ее щеки медленно, по капле возвращается румянец?
И с покрасневших губ медленно, тихо слетает то, что чуть не запечаталось на них навсегда:
– Эв…
– Я, Касси, – шепчет самый могущественный министр Кайетты, улыбаясь вымученной улыбкой. – Я здесь. Пора просыпаться.
– Эв, там было… – она опять прикрывает глаза, но тут же приподнимается с усилием, затрепетав ресницами, пытаясь сделать так, чтобы лицо мужа не расплывалось перед ней. – Такие странные сны. Они манили… звали… Только среди них не было тебя.
– Это потому, что я здесь, Касси, – он берет жену за руку и подносит к губам ее ладонь. – Просто я ждал тебя здесь.
– Эв, – она видит Гриз Арделл и вздрагивает, тревожно приподнимается, – как же…
– Все хорошо, дорогая, не волнуйся. Тихо… тихо. Тебе нужно отдыхать.
Голос Шеннета мягок, но Гриз чувствует вдруг усталость. Думается вяло: найти бы веретенщика, вложить ему палец между челюстей. Да, госпожа Виверрент – вам нужно отдыхать. А мне нужно придумать, как избежать смерти от рук вашего мужа, чью тайну я случайно раскрыла.
– Поцелуйте ее еще раз, – тон сухой и лекарский, комок в горле лучше всего растворяется именно в таком. – Я отвернусь. Думаю, у вас есть минут десять, пока ни у кого не возникли вопросы.
Ей приходится созерцать дверь минут семь, прежде чем из-за плеч не раздаётся бодрый голос Эвальда Хромца.
– Госпожа Арделл, думаю, нам с вами нужно побеседовать ещё раз. Может быть, чаю?
* **
– Как вы узнали? – интересуется Шеннет.
Его глаза кажутся чересчур синими – потому что Гриз вместе с Хромым Министром сейчас сидят в Сапфировой гостиной.
Гриз предпочла бы разговаривать с тем Эвальдом Шеннетским, которого видела минут десять назад. Но по пути в Сапфировую гостиную от мужа, измученного тревогой за жизнь жены, в нем не осталось больше ничего, и беседовать приходится с Хромым Министром.
– Господин Шеннетский…
– О, можно просто Эвальд. Если правду говорят, что близкий человек – тот, кто знает твои секреты… то вы внезапно стали мне ближе, чем половина моих так называемых друзей. Так я настолько плохо скрываю чувства?
– Если хотите – назовите это интуицией. И потом, вы скрывали свои чувства даже слишком хорошо. Но тогда зачем вы хотели остаться с женой наедине? Вы ведь не могли не понимать, что она умирает. И если бы вы хотели ее смерти – вам было бы достаточно отойти в сторону. Эвальд.
– Да, – говорит Хромой Министр с легким сожалением, – я-то полагал – вы не обратите внимания. Скажите, жизнь Касси теперь...
– Думаю, вне опасности. Если, конечно, веретенщик не нанесет еще один удар, но и в этом случае у нас ведь есть надёжное средство. Однако Касильде в любом случае безопаснее под присмотром… – она встречает вопросительный взгляд Шеннета и добавляет тихо: – Я отвечаю за Аманду, она… будет молчать об обстоятельствах выздоровления Касильды.
– Молчаливая нойя, честная нойя, верная Диаманда Энешти… госпожа Арделл, вы так странно влияете на людей.
Гриз берет кружку – тонкую, с искусно выписанными синими птицами. Вдыхает травяной аромат и задумчиво глядится в насыщенные коричневым глубины чашки.
Напоминает себе – если вдруг захочется спать или вдруг сведет тело… ну что ж, ты сама приняла этот вызов.
– Нет, я проще отношусь к противоречиям человеческой натуры. Например, допускаю, что тот, кого считают бездушным, может любить.
Чаю хочется нестерпимо, но жить хочется еще больше. Парок от кружки невинно поднимается в воздух. Дразнит ароматом.