Путь вниз

Чертово колесо, как огромная бело-оранжевая шестерня плывущее по темному октябрьскому небу. Ярко-красные кабинки «мертвой петли» проносились по вечернему небосклону, как падающие звезды. Карусель казалась яркой, гремящей музыкальной шкатулкой, в которой вращались и вращались, бесконечно прыгая и замирая в галопе, уродливые, со страшными нарисованными глазами лошадки. Крошечные автомобили, поезда, трамваи, увешанные раскрасневшимися от радостных криков детьми, мчались, как веселые жуки, по кругу, который никогда не могли разорвать. Проходы между аттракционами казались ленивыми потоками неживых людей, которые, как железные опилки к магниту, прилипали к ярмарочным зазывалам; к киоскам с дешевой пищей; к сарайчикам, в которых можно проткнуть шарик безобразной, без всякого оперения стрелкой или сбить кегли, напоминающие молочные бутылки, грязным бейсбольным мячом; к бассейнам с пестрым мозаичным дном, усыпанным мелкой монетой. От многоголосого гомона толпы воздух, казалось, пульсировал, а прожекторы разрезали небо грозными лиловыми полосами.

Когда они подъезжали, какой-то автомобиль вывернул со стоянки, и Лу, втиснув «форд» на освободившееся место и плавно затормозив, заглушила мотор.

– Мамочка, а можно я прокачусь на карусели, можно? – возбужденно спросила Бет.

– Конечно, зайчик, – ответила Лу рассеянно и оглянулась на Скотта, который, забившись в темный угол, сидел на заднем сиденье. Яркие карнавальные огни расплескивались по его бледной щеке, глазам, напоминающим крошечные черные бусинки, по его сжатому, будто нарисованному одной чертой рту.

– Ты будешь сидеть в машине? – нервно спросила Лу.

– А что же мне еще остается?

– Так будет лучше для тебя.

Теперь это была ее постоянная фраза, которую она произносила с бесконечным терпением, как будто не могла придумать ничего лучшего.

– Конечно, – согласился Скотт.

– Мама, пойдем же, – торопила Бет, явно беспокоясь, – мы опоздаем.

– Хорошо, идем. – Лу толчком открыла дверцу. – Нажми кнопку, – сказала она, и Бет, стукнув кулачком по фиксатору замка, закрыла дверцу со своей стороны и, перебравшись через сиденье, вылезла в другую дверь.

– Может, тебе лучше закрыться в машине? – предложила Лу.

Скотт не отвечал, его детские ботиночки глухо стучали по сиденью. Она, вымученно улыбаясь, добавила:

– Мы недолго, – и захлопнула дверцу.

Он смотрел на ее темную фигуру. Лу повернула ключ в замке, и Скотт услышал, как, щелкнув, кнопка опустилась.

Бет в нетерпении буквально потащила мать за руку через дорогу, и они вышли на переполненную людьми ярмарочную площадь.

Какое-то время Скотт сидел, спрашивая себя, зачем он так настаивал на том, чтобы ехать с ними, хотя с самого начала знал, что ему придется остаться в машине. Причина была очевидна, но он не хотел признаться в этом себе. Он кричал на Лу, пытаясь скрыть стыд, который испытывал: оттого, что вынудил жену уйти из бакалейной лавки, оттого, что ей пришлось оставаться дома, поскольку другую няню для Бет она не решилась нанять, и, наконец, оттого, что его поведение заставило ее написать родителям и просить у них денег, – вот почему Скотт кричал на Лу и настаивал на том, чтобы ехать с ними.

Потом он встал на сиденье и подошел к окну. Подтащив лежащую подушечку, залез на нее и прижался носом к холодному стеклу. Скотт смотрел на аттракцион мрачным, безрадостным взглядом, выискивая Лу и Бет, но они уже растворились в медленно двигающемся людском море.

Он глядел на вращающееся чертово колесо, на людей, сидящих в раскачивающихся из стороны в сторону маленьких креслах, которые крепко держались за предохранительные поручни. Скотт взглянул на мертвую петлю: ее две гигантские «руки», поднимая переворачивающиеся вниз головой кабинки, неслись, скрещиваясь, как часовые стрелки. Он смотрел и на плавно крутящуюся карусель и, вслушиваясь, едва разбирая ее гремящую, дребезжащую и скрипящую музыку. Это был другой мир.

Когда-то давно мальчик по имени Скотт Кэри сидел на другом чертовом колесе, вздрагивая от сладкого ужаса и крепко держась за поручни побелевшими ручонками. Крутя баранку, как шофер, он катался на маленьких машинках. Замирая от страха и восторга, крутился, переворачиваясь снова и снова, на мертвой петле и чувствовал, как сосиски и воздушная кукуруза, леденцы и газировка, мороженое и пирожные смешиваются в животе. И Скотт мысленно прошелся по блестящей грезе других аттракционов, наслаждаясь той жизнью, которая воздвигала на пустыре такие чудеса за одну ночь.

«Почему я должен сидеть в машине?» – спрашивал он себя. А если люди увидят его? Они примут его за потерявшегося ребенка. А дети, если они и узнают его, что с того? Он не собирается сидеть в машине, вот и все.

Единственная проблема заключалась в том, что он не мог открыть дверцу.

Было трудно и наклонить переднее сиденье, и перелезть через него. Он не смог поднять ручки дверец и все дергал их, больше и больше злясь. Наконец пнул серую, в полоску дверцу и навалился на нее плечом.