Вернувшись обратно в таверну, я тут же поднялся к себе в комнату и устало опустился на скамью, бросив на кровать шляпу. Но тут мое внимание привлек к себе листок бумаги, оставленный на столике, на котором стояла миска и кувшин.
Сложенный пополам листок, придавленный миской. Я развернул его.
Мадам Легар похищена. Буду ждать тебя в устье Рио-Кобре, у Сантьяго-де-ла-Вега. Не позднее полуночи.
Генри
Еще какое-то время я стоял неподвижно, пытаясь собраться с мыслями. Похищена мадам Легар! Однажды она сумела выбраться от них, но вряд ли ей снова это удастся, а ее муж, хороший и добропорядочный человек, наверняка не из тех, кому под силу справиться с Бауэром. К тому же я чувствовал свою ответственность за случившееся, потому что это из-за меня она попала в его поле зрения.
Достав свои пожитки, я извлек лежавшие там среди прочих вещей два пистолета, зарядил их и засунул оба за пояс.
Попасть из Порт-Ройяла в Сантьяго-де-ла-Вега, у устья Рио-Кобре, можно было по воде, и для этого оставалось лишь переправиться на другую сторону входа в залив. Я мысленно прикинул расстояние.
Две мили? Или, может, чуть больше?
Я должен отправиться туда немедленно, прямо сейчас.
ГЛАВА 14
Темнокожий мальчишка, нанятый мной на берегу, и согласившийся перевезти меня на противоположную сторону входа в гавань был очень худ, и у него были огромные, выразительные глаза.
- Шиллинг, сэр. Я сделаю это за шиллинг.
- Греби побыстрей и внимательно гляди по сторонам, и тогда получишь еще один шиллинг, - сказал я.
- Шиллинг, - сказал он. - И я увижу все, о чем вам надо знать, и скажу вам.
Он оттолкнулся от берега сразу же, как я только сел в его лодку, легко заскользившую по темной глади воды.
Ветра не было, и две дюжины кораблей стояли на якоре в гавани. Большинство из них были пиратскими, и некоторые были просто-таки набиты до отказа товарами, недавно награбленными с торговых судов, захваченных на просторах Карибского моря. Но даже с наступлением ночи жизнь в гавани не замирала. Мимо нас проплыл лихтер, груженный тюками и бочками. На кораблях горели огни, а с галиона, сохравнившего все признаки недавнего пожара и отметины от пушечных ядер, доносилось нестройное пение. Какой-то человек облокотился о поручни и помахал нам бутылкой, приглашая и нас выпить с ним. С берега также доносились звуки музыки и слышалось пьяное пение. Это была дикая ночь в диком порту на диком море, над водами которого поднимались высокие и темные берега острова.
- Ты давно живешь здесь? - спросил я.
- Всегда, - сказал он. - Мне нравится здесь, сэр. Я люблю свою лодку. В ней можно перевезти кого-нибудь на другой берег и получить за это шиллинг. И еще у меня есть хижина на склоне Хэлсшир-Хиллс.
Он замолчал, и в наступившей тишине было слышно, как на корме жалобно поскрипывает в уключине весло. Здесь не было ветра, чтобы поставить парус, хотя он, возможно, и дул по другую сторону от стоявших на приколе судов.
- Меня звали на корабль. И не один раз. Но я не хочу. Мне не нужно золото, за которое заплачено кровью. Я люблю тишину, когда слышно, как скрипит мое весло, а за бортом тихо плещется вода. Мне нравится, когда люди сидят тихо, как вы сейчас. И еще мне нравятся запахи вон там, на той стороне. Хорошо бывать на том заливе, на Галион-Бэй.
Он замолчал, и мы снова плыли молча, и некоторое время спустя, я сказал:
- Я приехал сюда из гор Америки, это далеко к северу отсюда. У меня там тоже есть хижина. Я выстроил ее среди цветущих зарослей, там, где вершины гор поднимаются до самых небес. Я понимаю, что ты имеешь в виду.
Некоторое время спустя он высадил меня на песчанной отмели недалеко от реки, и я протянул ему шиллинг.
- У тебя есть семья? - спросил я.
В темноте мне были видны белки его глаз и белый шарф, обвязанный вокруг головы.
- Раньше была. Маман умерла, когда я был еще маленьким. Мы вместе с отцом похоронили ее и отметили то место. Он остался вместе со мной, но взгляд его был всегда обращен к морю, и каждый раз, когда какой-нибудь корабль под парусами уходил в море, я думаю, его сердце тоже было там, на этом корабле.
Мне было четырнадцать лет, когда однажды отец сказал, что я уже взрослый, и я сказал, иди, отец, возвращайся туда, где корабли. Я же видел, что его сердце навсегда осталось в море, и он ушел, а у меня есть моя лодка, и иногда мне дают шиллинг.
- А как тебя зовут.
- Эндрю, сэр. Меня зовут Эндрю.
- И это все?
Я увидел в темноте его белые зубы, когда он улыбнулся.
- Мне не нужно больше никакого имени. Я просто Эндрю. И этого достаточно. Если бы у меня вдруг оказалось целых два имени, то я, наверное, жутко заважничал бы, а это нехорошо. А так я просто мальчик Эндрю, у которого есть лодка. Счастливо оставаться, сэр.
Я вложил шиллинг ему в ладонь, и он оттолкнулся от берега, уплывая в ночь, молча стоя в своей лодке. Я остался стоять без движения на берегу до тех пор, покуда еще в ночной тишине слышался тихий скрип его весла.