Путь воина

— Два года пробыл в плену. Под Кафой. Но и до этого мог допросить попавшегося мне в руки татарина. Есть кто-то важный?

— Важным будешь ты, полковник. Вновь отправишься в Крым, только в этот раз — главе моего посольства [10].

— Кто меня там примет? — растерянно усмехнулся Клиша. — Кто там, в Бахчисарае, станет слушать меня, полковник?

— Вначале тебя выслушают в Перекопе. Сам Тугай-бей, которому я напишу письмо. В этом же письме буду просить, чтобы он отправился с тобой в Бахчисарай и помог убедить Ислам-Гирея заключить с нами военный союз.

— С нами? С кем это? — оглянулся вокруг себя Клиша.

— Какой же ты дипломат, если спрашиваешь «с кем»? — полушутя-полувсерьез упрекнул его Хмельницкий. — С нами — с народной армией Украины, в которой казачество слилось с отрядами ополченцев. Огромной, сильной армией, насчитывающей уже около ста тысяч сабель, — обвел он рукой поле учений, на котором было чуть более трех тысяч воинов.

Клиша уже по-новому осмотрел их воинство и задумчиво поскреб подбородок.

— Ста пока нет. Но ведь будет же когда-нибудь, правда, гетман? За нами пойдут. Должны пойти. Много полков и отрядов создано в глубинах Украины, которые уже действуют и которые ждут нас.

— Вот об этом и скажешь в Бахчисарае, помня, что пот, который костяк нашего войска проливает в эти дни на ратных полях, вернется нам спасенной кровью братьев наших.

— Должен вернуться. Когда в дорогу, гетман?

— Завтра.

— Но… надо бы…

— Поспишь в седле. Ночь посидишь с двумя пленными татарами, вспомнишь язык, свыкнешься с ордынцами, чтобы не тушевался перед ними.

— А кто его знает? — азартно встрепенулся полковник. — Вдруг нас уже более ста тысяч? Как думаешь, поверят, если тысяч на десять привру?

— Главное — не проговорись, что нас тут и четырех тысяч не набирается, величайший из врунов Дикого поля, — иронично предупредил Хмельницкий. — Вояк еще кое-как по селам наскребу, — вздохнул он. — Но где взять дипломатов, способных говорить не только с ордынцами, но и с Европой?

15

Бал у герцогини д'Анжу кардинал Мазарини использовал для того, чтобы в непринужденной обстановке встретиться с нужными ему людьми — министрами, промышленниками, владельцами крупных поместий в окрестностях Парижа.

Он не так уж часто посещал подобные аристократические собрания, но по его приказу виконт де Жермен составлял не только список балов и заседаний салонов, которые предполагались в Париже в течение текущего месяца, но и через доверенных лиц тщательно знакомился со списками приглашенных. Так что Мазарини знал, куда он шел и на кого следует тратить время. Пользуясь возможностью, он не раз умышленно подставлял себя под «случайный разговор» с тем человеком, которого уже давно собирался пригласить к себе в рабочий кабинет. Но там была бы иная атмосфера, а, следовательно, складывался бы совершенно другой разговор.

Появление графини де Ляфер на балу у герцогини не планировалось. Что, однако, не помешало владелице солидного замка в Шварценгрюндене «снизойти» в разгар бала, без мужа или сопровождающего, в роскошном белом платье, которому позавидовала бы любая королева мира.

— Из всех добропорядочных аристократов, осчастлививших своим присутствием нашу герцогиню, мне, признаться, нужны только вы, мсье кардинал, — предстала она перед Мазарини в то время, когда слуги начали уже по третьему кругу разносить бокалы с вином.

— Не знаю, будет ли прок от нашей беседы, — мило улыбнулся Мазарини, — но что весь парижский свет заметит, как первый министр блистал в обществе супруги помощника одного из своих министров, не сомневаюсь.

— А какое множество милейших версий породит это событие, — почти застенчиво улыбалась графиня, наклоняясь к Мазарини так, словно собиралась пить на брудершафт. — Однако у меня к вам дело, — ограничилась Диана де Ляфер всего лишь игривым чоканьем бокалов. — Срочное и весьма важное. Не только для нас с вами, но и для Франции.

— Вы — известная в Париже интриганка, — шутливо заметил кардинал, — поэтому я не верю ни одному вашему обещанию, вообще ни одному слову.

— Пожалеете, ваше высокопреосвященство.

— Вы кого угодно завлечете в свои сети и обманете, — грубо отшучивался кардинал, отходя тем не менее к стоящему за колоннадами небольшому столику на двоих. — Не говоря уже о бедном первом министре, известном своей епархиальной доверчивостью.

Однако графиня не обращала внимания на его мрачноватую браваду. Она уже почувствовала, что кардинал действительно заинтригован, а значит, из пленительных объятий ее романтического полубреда уже не вырвется.

— Но только предупреждаю, мессир кардинал, — таращила она свои колдовские глазищи, — с этой минуты мы почти что заговорщики. Каждого, кто предаст, ждет черная метка. Как истинному сицилийцу, вам, господин Мазарини, надеюсь, известен этот символ пиратской мести?