Путь воина

— Признаться, все тонкости пиратских налетов и атрибутику убийств из-за угла я начал познавать не на пиратской Сицилии, а здесь, в Париже, в великосветских салонах. Но пусть вас это не смущает. Можете считать, что свою «черную метку» я уже получил. Валяйте, графиня, втаскивайте меня в еще один заговор против самого ненавистного мне, вам и всей Франции… кардинала Мазарини!

— Вы бесподобны, мессир. Как жаль, что я умудрилась родиться не на Сицилии.

Рассказывая кардиналу о таинственной Афронормандии, графиня поражалась собственному воображению. Она сообщала Мазарини такие подробности будущего путешествия, так разрисовывала божественность этого земного рая, что дон Морано, будь он жив, со слезами на глазах вынужден был бы признать, что лично он никогда этой земли не видел, а все, что знает о ней, узнал только сейчас, со слов истинной очевидицы.

Тем не менее выдавить слезу умиления у Мазарини ей не удалось. Легче было расчувствовать сотню закоренелых пиратов, нежели этого покорного слугу короля и святого престола.

— Свой корабль «Гяур», как я понял, вы уже снарядили и предлагаете мне место шкипера, — подстрелил он графиню на взлете ее фантазии.

— Только в том случае, когда, воспользовавшись своей нынешней должностью, вы поможете нам снарядить еще один корабль, спасая нас тем самым от соблазна добыть его известным пиратским способом. Кстати, это второе судно тоже может появиться как владение некоей судоходной французской компании, что избавит ваших министров от дипломатической щепетильности при определении владельца Афронормандии и целей самой экспедиции.

Вместо того чтобы сразу же ответить, Мазарини демонстративно отвлекся, приветствуя великосветские поклоны нескольких знатных граждан Парижа и нового посла Персии, затем, угомонившись, принялся столь же демонстративно осматривать декольте графини де Ляфер, словно собирался тут же, не уходя с бального зала, раздеть ее.

— По-моему, все, чем я могла соблазнить вас сегодня, ваше высокопреосвященство, уже было пущено мною в ход, — сердито окрысилась на это блудоглазие старого ловеласа Диана. — В ближайшие годы рассчитывать вам больше не на что.

— Так, значит, речь идет о годах… — задумчиво склонил голову на собственное плечо Мазарини. — Тогда стоит вернуться к пленительной идее, связанной с покорением вашей Афронормандии.

«По крайней мере у него хватает мужества… и ума не связывать свои, пусть даже весьма сомнительные, услуги, с моими, не менее сомнительными…» — с признательностью отметила графиня. Не для того она мчалась сюда со Шварценгрюндена и тратилась на новое платье, чтобы все было сведено к банальному соблазнению невинной кокетки.

— Ну, годы, это, может быть, сказано слишком. Но если вы заявите, что помочь мне в этой экспедиции невозможно, считайте, что в ближайшие месяцы эта крепость, — невинно провела она руками по своей груди и талии, — останется для вас неприступной.

— Я только что вспомнил о другой… крепости, о Дюнкерке, — искусно, а главное, вовремя, сменил тему опытный дипломат. — Говорят, князь Гяур проявил там чудеса храбрости.

— Но это уже не слухи, господин первый министр, — возмутилась графиня. — Был бы он французом, его следовало бы объявить национальным героем.

— Мало того, этот гусар-драгун неожиданно проявил какие-то исключительные флотоводческие способности, перетопив чуть ли не эскадру испанских военных кораблей. А затем, оказавшись в плену, сумел не только убежать, но и прихватить свою плавучую тюрьму.

— Этот корабль дарован ему главнокомандующим вместе с чином генерала.

— Почему не адмирала? — неожиданно встрепенулся Мазарини. И графиня поняла, что вопрос возник не по прихоти игривого настроения кардинала. За ним что-то стоит.

— В самом деле, почему? — поддержала его в том же духе. — Если уж генерал прославился на все побережье, от коготков Нидерланд до кончика носа Испании?

— Он, конечно, может оставаться и генералом, возглавляющим экспедицию… Но лучше, если бы… Словом, первое, что следовало бы сделать князю Гяуру, так это вернуться во Францию, чтобы возглавить вашу экспедицию. Думаю, что когда об этом его станет просить первый министр, сердце генерала не содрогнется. Иное дело, когда от имени первого министра и королевы просить станете вы, графиня.

— Если уж таков мой жребий, — скромно опустила глаза де Ляфер.

— Вернувшись сюда, он, прежде всего, за свой счет переправит на родину, то есть к польским берегам, оставшихся наемников-казаков Сирко, содержать которых у нас уже нет возможности. Как, впрочем, и оплатить их путь назад. Казна задолжала им столько, что мне и принцу де Конде выгоднее объявить их врагами Франции и вступить в сражение с ними, чем в сражение с казной.

— И не стыдно вам, господин первый министр?! — прямо спросила графиня. Она чувствовала себя причастной к появлению здесь корпуса храбрецов-казаков, значит, вполне обоснованно считала себя причастной к тому казначейскому позору, с которым Франция представала, увы, не только перед степными рыцарями.