Путь воина: Неофит (СИ)

— Не могу князь. — покачал головою волхв. — Ратное дело — славное дело, да только не тогда, когда брат на брата идёт.

Князь нахмурился, положил руку на рукоять меча, в звенящем от зноя воздухе повисла тонкой струною тишина. Напряглись, застыли все, кто слышал слова Берендея.

А волхв продолжал, будь-то ничего не произошло:

— Не моя то воля, но божья. Однако же видят боги и то, что нет твоей вины в развязанной сваре. Благословляют они тебя на принятие мудрого решения, на оборону земель твоих и охрану покоя людей на землях Ладонежских, на примирение со старшим братом. А что бы голову твою охладить и руку твою укрепить, испей князь воды из священного храмового источника.

За спиною у волхва засуетился народ, выкатили три больших бочки, выбили затычки липовые и полилась в широкие вёдра студёная вода из Дажбожьего источника.

Зачерпнул первый ковш ледяной воды Берендей, сам пригубил и протянул князю.

— Утоли жажду, княже, утоли с нею и обиду на брата своего Зимовита. А после, пусть каждый из дружины твоей, от боярина до гриди, изопьёт водицы этой. — мягко предложил волхв.

Дружинники, увидев полные живительной влаги вёдра, а в них ковши, тяжело сглотнули. Людям и коням хотелось пить.

Князь Изибор принял из рук Берендея резной ковш, влажное дерево приятно холодило ладони, потом посмотрел на своё отражение в воде, потом в глаза волхву и нарочито медленно вылил воду под ноги волхву, бросил на землю резной ковш.

Князь вскочил на своего своего белого жеребца и громко отдал приказ:

— Каждому, кто выпьет воды у волхва — тридцать ударов кнутом! Доберёмся до переправы через Высокие Броды, там утолите жажду и напоите коней. Вперёд!

Военная колонна двинулась дальше, с сожалением покидая гостеприимную деревеньку и изнемогая от жажды.

Берендей обождал пока князь и бояре удалятся, на его губах по прежнему играла мягкая, едва заметная улыбка. Он спокойно поднял с земли ковш, отряхнул влагу со своих одежд и удалился в направлении храмового двора.

За околицей деревни распростёрся засаженный люцерной луг, на котором мирно паслись пёстрые коровы. На краю луга стояла старая покосившаяся лачуга. Крыша её была из старой, местами прогнившей, соломы, а щербатое крыльцо скрипело ступенями при каждом шаге, так будь-то вот-вот было готово развалится. Крошечный дворик, по которому сонно слонялась одинокая хромая курица, украшала высокая и крепкая сосна. Зелёной стрелой устремилась она ввысь, по-матерински раскинув разлапистые, пушистые от длинных игл, ветви над убогим жилищем деревенского лаптевяза, вдовца и пьяницы Овсея и его сына семнадцатилетнего Гордея.

К сосне была приставлена грубо сколоченная лестница и не спроста. На крепкой нижней ветке, как две неугомонные белки, поджав ноги и вытянув шеи, сидели два юноши: Гордей и его друг детских забав, сын старосты Белых Лип, Любомир.

Юноши восторженно наблюдали за проходом войска через деревню и спорили.

— Ну что, решился? Идёшь? — с азартом спросил друга Гордей.

— А ты? — ответил вопросом на вопрос Любомир.

— Конечно, иду! — воскликнул Гордей. — Я прославлюсь в первом же сражении. Посмотрим, как тогда заговорят старейшины!

— Что скажешь, Любомир, пойдём вместе?

Был Гордей высок и крепок. Из-за непутёвого отца пришлось Гордею работать батраком в полях односельчан с самого юного возраста. Много тяжелой работы, простая, но сытная пища, вылепили его тело мощным и мускулистым. Кожа от бесконечного пребывания на солнце задубела от солёного пота и приобрела бронзовый цвет. Вот только постоянные ссоры с отцом из-за пристрастия Овсея к браге, и снисходительно-презрительное отношение деревенских, сделало Гордея нелюдимым, вспыльчивым и грубым. Единственный кто мог рассчитывать его искреннюю улыбку, был Любомир.

Услышав предложение друга, Любомир скривил пухлые губы, скучающим взглядом он провожал отряд пеших воинов, огибавших поле. Всё его естество от лица, до белых холёны рук будто говорило "ну, не знааааю…"

Прочитав сомнения на лице друга, Гордей поник, начал ощипывать хвою с сосновой ветки под ногами. Вздохнул:

— Ясно, ты обязан помогать матери и жениться на Маженне.

— Ну… — попробовал возразить Любомир.

— Обо мне отец горевать не будет, а тебе не стоит идти. Отправлюсь один. — Гордей начал спускаться по лестнице вниз.

— Гордей! Постой, Гордей! — попытался остановить его друг.

В этот момент из лачуги вышел заспанный и лохматый Овсей.

— Вы только посмотрите на этого олуха! — брюзжание Овсея разнеслось по двору, вместе с крепким запахом перегара. — Опять взобрался на дерево, вместо того что бы работать? Видно мать твоя, в тайне, согрешила с диким котом, раз мой сын только и делает, что прохлаждается на ветке этой проклятой сосны, пока я умираю от жажды! Вот клянусь всеми богами, однажды я возьму свой топор и срублю это треклятое дерево!