Путь воина: Неофит (СИ)

Внутри было просторно, на помосте из деревянных досок, на плетёных из тростника коврах, сидели две девушки: одна — совсем ребёнок, она крутила большое колесо прялки скручивая белую шерстяную нить и пела, другая — девица в самом соку, лет двадцати пяти, она склонилась над очагом и что-то готовила в подвешенном на потолочном крюке казане. Пахло мясом и у Гордея сразу свело желудок от голода. Утром, перед боем, они с Любомиром успели только скудно позавтракать ячменными лепёшками прежде чем их бросили рыть траншеи вокруг лагеря.

Сначала обитатели горной обители не заметили грязного и тощего юношу с бесчувственным другом на плече левой руки и сломанным копьём в правой. Но потом пение внезапно оборвалось, женщины подняли глаза, вскрикнули:

— Матушка! — молодая бросилась в объятия старшей.

Мелькнул цветастый подол синего, с вышитыми красной нитью маками, платья. Чёрные волосы перехваченные по лбу узорной лентой всколыхнулись и заструившись по обнаженным плечам младшей.

Обе женщины были напуганы до смерти, они прижались друг к другу и молча таращили глаза на Гордея. Страшен был его вид, грязные разводы на лице, кровавые пятна на порванной одежде, всклоченные, как пакля, волосы, в которых запутались репяхи. Гордей выглядел упырём восставшим из могилы. Особого сходства с кровососом добавляло, то, что пришел он не один, а с телом какого-то человека.

— Дай нам еды! — потребовал Гордей, выхватывая из ножен на поясе меч.

В горле его пересохло и клокотало, от-того звучал он, как если бы кричал ворон.

— Тихо тут! — предупредил он мать и дочь, отпустил тело Любомира, а сам направился к аппетитно булькавшему в котелке вареву.

Вот только что бы добраться до вожделенной еды, надо было взобраться на досщатый настил, возведённый над земляным полом дома. Аромат так манил, что сознание Гордея помутилось. Сделав несколько шагов вперёд он сам завалился на спину, упав рядом с Любомиром. От голода и усталости Гордей потерял сознание.

Глава 3

Гордей и Любомир поселились в одном из пустующих домов. Соломенная крыша была относительно цела, она почти не пропускала дождь, а и над входом игриво скрестили головы два резных конька.

Две женщины, живущих по соседству, оказались родственницами: старшую звали Ариной, а младшую, её дочь, — Софийкой. Обе женщины были южанками, обе невысокого роста с длинными и пушистыми волосами цвета воронового крыла, с круглыми, немного навыкате, глазами, маленькими ступнями и ладонями, но сочными женственными формами. Если бы Гордей не знал, что Арина мать Софийки, то мог бы поклясться богами, что они сёстры.

Софийка вышла из дома, в руках у неё был поднос накрытый рушником. Под расшитой крестом материей спрятались румяные пироги с визигой и глиняные плошки, в которых дымилась полбяная каша. Девушка направилась к дому с коньками на крыше, на поправленном недавно крыльце сидел, греясь в лучах позднего августовского солнца, Любомир.

Подходя к крыльцу Софийка обернулась, за околицей хутора раздавались крики и понукания — это неугомонный Гордей объезжал норовливого молодого конька.

Конёк прибился к хутору около недели назад, сначала он дичился людей, но голод и любопытство взяли верх над осторожностью. Когда, дня через четыре, Гордею удалось поймать сильную шею жеребца верёвочной петлёй, юноша увидел следы жестокой доли постигшей зверя — на золотисто-рыжем крупе конька белели шрамы от шипованной плети.

С того дня они, человек и конь, почти не расставались: с песней жаворонка Гордей поднимался с соломенного ложа и шёл проверить Огонька (такое имя он дал жеребцу не только за цвет шерсти, но и за непокорный характер). С утра и до обеда они гоняли по окрестным полям и лугам, ходили на водопой к реке, привозя к обеду то подстреленную в поле куропатку, то пойманную на мелководье рыбину.

Софийка почувствовала тонкий укол ревности. Вот бы ей уметь оборачиваться кобылицей!

— Извините, что запоздала. — учтиво пропела девушка.

— Угу. — отстранённо кивнул Любомир.

Когда Софийка поставила поднос на крыльцо и сняла рушник Любомир даже не взглянул на еду.

— Что-то не так? — удивилась девушка.

— Да всё не так. — буркнул Любомир. — И каша эта, как же она надоела!

— Но вы же поправляетесь! — возразила Софийка. — Матушка говорит, что надо кушать много каши, что бы набраться сил. Гордей вот, съедает всё под чистую и никогда не отказывается от добавки.

— Уже два с половиной месяца прошло. — Любомир потёр раненую ногу и спросил. — А где он, Гордей? Отчего не пришёл на обед?

Софийка пожала плечами и мечтательно улыбнулась:

— Опять куда-то ускакал. Вы же его знаете. Он так любит коней.

— Дело не в любви. — поджал губы Любомир. — Гордей просто укрощает коня, будет ездить на нём пока не загонит.