— Я перебросился парой слов с вашим патроном, настолько, насколько это было возможно при нашей почтенной родственнице, — продолжал Фрикке. — Удивительно, но мировое светило, великий профессор Айнштайн, работник умственного труда, кушает на завтрак бутерброд с джемом и отварной картофель без масла — на обед. И один раз в неделю он видит на столе мясо, потому что научное сообщество способно лишь ограниченно финансировать его опыты. Но вдосталь накормить свою гордость — уже не в состоянии.
Томас перевел дух и двинул шеей, словно невысказанные слова толпились у самого горла и требовали прохода.
— Кто виноват в таком положении вещей? Что нужно сделать? Вы хотите знать об этом? — вопросил он.
— Д-да… — выдавил Франц, почти против собственной воли. — Не отказался бы… — с каждым произнесенным словом он словно срывал с себя частичку зловещего, какого-то замогильного обаяния Томаса, опутавшего Проппа ядовитой паутиной. — Нет… У меня нет времени! Совершенно нет времени!
— Жаль, — Фрикке отступился с неожиданной легкостью и даже отвел взор в сторону. — Но я надеюсь, вы недолго будете блуждать в потемках обмана.
Юноша легко поднялся, стряхнул с рукавов несуществующие пылинки и закончил:
— Юрген Астер. Запомните это имя. Я надеюсь, вы еще придете к нему. И к нам. К тем, кто знает, как вернуть величие Германии. И не только Германии, потому что национальное государство по сути своей — лишь мишура, фикция, которой плутократия прикрывает свои интересы и душит здоровое самосознание, присущее истинной евгенике.
Хлопнула дверь, на ступеньки шагнул Айзек Айнштайн, чуть пошатываясь и слепо водя перед собой руками, словно пытаясь что-то нащупать. Теперь и Пропп вскочил, обуреваемый дурными предчувствиями. Самым скверным из них было предположение о том, что трезвенник Айнштайн все же поддался искушению и приобщился к яду алкоголя.
— Франц… — прошептал профессор. — Дружище… Я понял! Мы все это время шли по ложному пути!
Он резко схватил Проппа за воротник и с неожиданной для своего тщедушного тела силой подтянул к себе. Стало понятно, что он не пьян, а находится в крайней степени умственного возбуждения.
— Я все понял, — повторил Айнштайн срывающимся голосом. — Стакан, стакан с водой! Мне налили. Я его выпил и когда посмотрел на стакан, пустой, понимаете, пустой — тогда я понял. Это же так просто! Ноль, математический ноль! Отсюда все провалы и невозможность повторить эксперимент у наших коллег в Париже и Бостоне. Ничто требует ничего. Никаких линз и материальных объектов, никакой принудительной фокусировки, только вакуум, он действует как запал процесса! Теперь у нас получится, бог свидетель, у нас получится! Домой, друг мой, скорее в лабораторию…
Томас Фрикке стоял на верхней ступеньке, глубоко засунув руки в карманы. Он смотрел вслед удаляющейся паре, и в душе юноши боролись два чувства — печаль и радость. Печаль от того, что такой перспективный материал блуждает в лабиринте ложных представлений. И радость от того, что всему свое время, Айнштайн с Проппом непременно придут к Великой Евгенике. Не сразу и наверняка не безболезненно, ведь служение великой цели всегда требует отречения от суетного. Но придут.
Фрикке был молод и неопытен, весь его опыт созидания новой жизни заключался в нескольких демонстрациях и двух погромах. Еще он раздавал прокламации и созывал народ на выступления Учителя Астера. Но Томас всеми фибрами души чувствовал, что наследственность и судьба определили ему куда более достойный и завидный удел. Поэтому он завербовался в службу охраны латифундий — чтобы закалить тело и разум для будущих свершений. Первая ступень долгой и замечательной жизни.
Со временем он встретится вновь с профессором и его ассистентом вновь.
Непременно встретится.
Глава 15
Радюкин отложил в сторону стилос и размял закостеневшие пальцы. Он привык много писать, но теперь объем бумажной работы превзошел все мыслимые пределы. У научного консультанта уходило на сон и все личные нужды примерно пять-шесть часов в сутки, и то урывками, когда «Пионер» опускал антенну и менял позицию. Все остальное время Егор Владимирович находился на прямой связи с группой радиоразведки и Трубниковым. Он слушал, записывал, анализировал. И сравнивал с прежними представлениями о сущности и мотивах пришельцев.