Хоть хохлушки по большому счету и суками оказались, но мне их откровенно жалко стало. Такая жестокая судьба – и все по собственной их дурости и лютой зависти. А ведь могли бы неплохо тут устроиться, будь в их головах хоть немного «масла для смазывания „шариков“». Чувство собственной вины за их судьбу остро дало себя знать: может быть, не выгони я их тогда из «пионерского отряда», то остались бы девки живы, замуж тут вышли – красавицы же, – детей нарожали… И как теперь с этим дальше жить? Женщин в моем персональном кладбище еще не было. И хотя не я их казнил таким противоестественным, особо извращенным способом, но именно от меня начался их скорбный путь в хищные челюсти местных «свинок».
– Да, я их знаю, – ответил я «хефе». – Девчата попали на Новую Землю вместе со мной, но наши дороги разошлись еще в ПортоФранко, на второй день. А с этим перцем, который первым числится, я судился в Портсмуте за перестрелку на дороге. За что их так?
– Трудно сказать, – задумался Лопес. – Возможно, тут есть и моя вина. Я утром распространил по городу информацию, что все «Звезды Зорана» – под моей рукой. Теперь никто в городе не посмеет к ним даже пальцем прикоснуться. С этим у нас строго. Даже албанцы с чеченцами тут у нас на цырлах ходят.
– Значит, точно именно они наводчицами на нас были, – протянул я «хефе» стакан за второй порцией, хоть водка в такую жару и не самое лучшее пойло. – Евросоюз двадцать четыре банды разом накрыл месяц назад. Тех, кто по наши души круги нарезали. Девки эти были шлюхиоторвы, что пробу ставить негде, и по характеру стервы, но помянуть христианские души – обязанность наша.
Мы выпили за упокой их грешных душ. «Хефе» перед этим перекрестился, пробормотав короткую молитву.
– Вынужден вас, Хорхе, еще раз огорчить. Русского конвоя в Одессу или Москву от нас не будет еще месяц. Наш месяц, новоземельный, – сорок дней как минимум.
– И что мне делать? Здесь сидеть, на вашей шее?
– Скоро будет конфедератский конвой в ту сторону. Я постараюсь вас в него устроить. Но на всякий случай мы подготовили еще один вариант. Запасной.
Лопес встал, подошел к столу и выдвинул ящик, содержимое которого мне с моего места не было видно.
– И еще я хочу сделать вам, как это русские говорят – отдарок.
– Я вам ничего не дарил пока, – пожал плечами.
– Хорхе, вы нам подарили божественный голос Сажи. Над ее будущей концертной программой уже работают. Завтра прилетит из Зиона учитель вокала. Персонально для нее. А оркестр сопровождения мы и сами соберем, из своих талантов. Увидите еще, как она будет гастролировать по всей Новой Земле с аншлагом. Все звезды старого мира будут ей завидовать в гробу.
С этими словами Лопес вынул из ящика и положил на стол хромированный кольт «Питон»[446] с шестидюймовым стволом и рукояткой из мамонтовой кости с малахитовой вставкой.
– Кажется, в вашей коллекции такого нет, – подмигнул он.
– Спасибо. Такого револьвера точно не было в моей коллекции, – поблагодарил я щедрого кубинца. – Очень красивая машинка.
Но думал я совсем о другом. В голове все вертелась жуткая картинка, как красивые тела Ярины и Оксаны живьем раздирают и жрут новоземельные твари…
Меня еле добудились. И видно, не с первой попытки.
Вчера, чтобы избавиться от мук совести и не видеть перед собой жуткую картину гибели хохлушек, я ничтоже сумняшеся надрался в лохмуты в своем номере и выпал из реальности, наплевав на все вокруг.
Слабый я человек оказался.
Интеллигентный.
Впечатлительный.
После того как я стал подавать признаки жизни, Булька выперла всех из номера, попутно надавав кучу мелких поручений Исабель Великолепной, которая с видом рассерженной графини взирала на весь этот беспорядок, творящийся на ее «подмандатной территории».
– Нельзя, Жорик, воспринимать все так близко к сердцу, каждое недоразумение, – сказала Айзатуллина, закрыв за всеми дверь.
У меня опять в глазах замельтешили визжащие от нестерпимой боли, живьем поедаемые хохлушки. Воображение у меня богатое, художник все же, хоть и недоделанный. «Ничего себе, – думаю, – недоразумение…» А потом вспомнил, что девчатам о судьбе их товарок я так ничего вчера и не рассказал.
И не расскажу. Не всякое знание – во благо.
Столик у кровати как по волшебству сервировался бутылкой «Новомосковской» водки, острой горячей закуской на трех тарелках. Большой таблеткой «алказельцера» и полторашкой газированной минералки неизвестной мне фирмы в стеклянной бутылке.
Я даже видеть еду не мог. Не то что есть.
Только на «алказельцер» с минералкой меня и хватило.
Упав обратно на кровать и повернувшись на бок, заметил, как Анфиса мокрой тряпкой подтирает с наборного паркета мою пьяную тошнотину.
Стало стыдно.
– Как ты умудрился столько спиртного в одно рыло употребить? – подала голос Иванова. – Там же на пятерых в минибаре стояло.