– На этой площадке – четыре ринга. И еще есть такая же в другом квартале. Тотализатор этих площадок дает нам доход больше ипподрома. Мало того – они спонсируют ипподром. Вот и прикидывай.
– А зачем вам тогда убыточный ипподром? – задал я главный вопрос.
– Для престижа. Для статуса. И потому что «эль хефе» очень любит лошадей.
Поздно вечером позвал меня «эль хефе» Лопес и познакомил с огромным белобрысым американцем по фамилии Дуглас. Одетым вполне цивильно.
– Фрэнк, – сказал человекгора, пожимая мне руку.
Я в свою очередь представился, и тоже только именем. Рукопожатие этого амбала мне понравилось. Правильное такое. На доннермановское похоже.
– Хорхе, это начальник конвоя из Алабамасити. Он поведет ваши машины в Одессу, – пояснил Родриго Лопес.
И некоторое время мы обговаривали условия нашей проводки. И вместе пошли в столовой на нашу отвальную. С кубинцами. Мы прощались с валлийской леди Галиной и кубинкой Карменситой, которая снова, растолкав локтями поредевший гарем, отбила и эту ночь в моей койке.
Понравилось ей, видать, вчера, раз приготовила для меня белый прозрачный пеньюар с вышивкой. Очень эротичный.
Засыпая, она тихо прошептала красиво очерченными губами:
– Чтобы стать счастливой, чеченке надо креститься.
Дон Родриго, сидящий в «путанабусе» у рации, на бывшем месте Розы, скомандовал мне:
– Налево, в овраг.
Я даже не переспросил зачем. Перестрелка впереди по маршруту движения конвоя очень красноречиво говорила сама за себя.
Понедельник – день тяжелый. Особенно на трассе НьюРино – Аламо, с которой мы вскоре должны были уйти на поворот к Алабамасити, на запад. По плану.
В овраге я с удивлением обнаружил точно такой же «путанабус». И стоящий перед ним двойник нашего «лапландера».
«Эль хефе» чтото скомандовал в рацию поиспански, и «братблизнец» «путанабуса» начал движение к выходу из овражка.
Когда он проезжал мимо нас, я отчетливо увидел различия, которые не бросались в глаза поначалу. Кенгурятник и багажник на крыше были такими же, как у нас. Один в один. А вот капот за кенгурятником был уже другой. Не русский ни разу. И лобовое стекло прямое, явно из бронированного стеклопакета. Покрашен этот носатый автобус был аналогично Вовиному представлению о местном камуфляже, вот только окон в нем не было. Была их имитация черной краской. И по каждому борту из бойниц торчало по три пулемета, один из которых был крупнокалиберным.
Я оглянулся на «хефе».
Тот спокойно сказал:
– Эта имитация заменит нас в боестолкновении, а мы пойдем по запасному маршруту. Двигай до конца оврага, там развилка, сворачивай на ней в левую балку – там нас встретят.
Остались мы только с кубинцами, без охраны конфедератов, которые за нашей спиной бой ведут. Стремно, но чуйка чтото не дергалась. И я решил довериться «эль хефе».
– Как удалось засаду вычислить? – пытаюсь я удовлетворить свое любопытство у дона Родриго.
– Все просто. Сначала сливай информацию. Потом запускай дрон[447] по слитому маршруту.
И сидит, довольный как слон.
– А…
Хотел спросить, но «хефе» меня перебил:
– А близнец твоего автобуса – и есть та самая вундервафля, как вы русские говорите, о которую торпеды[448] Большого мальчика обломают зубы. Он бронированный и мощно вооруженный. Сейчас эту засаду люди Дугласа на ноль помножат, а мы еще претензию Томми Дабл Би выкатим и чтонибудь в городе у него отожмем за это нападение. Трофеи же по договору все у ребят Дугласа останутся. С нас взятки гладки.
Улыбается дон Родриго во всю свою прекрасную стоматологию. Кстати, лучшие дантисты Новой Земли, как оказалось, тоже все в НьюРино кучкуются. Тут у населения можно больше денег стребовать за услуги. И народу намного больше, где еще либо. Вместе с приезжими под двести тысяч насчитали приблизительно «отцы города».
И еще я подумал, что не быть мне никогда большим боссом, потому как не предрасположен я такие интриги закручивать практически на пустом месте. Да чтобы еще с выгодой для себя.
Кручу баранку по вполне проходимому оврагу и только головой качаю. Опять меня втемную используют. Сколько ж можно?
Как обещающе начинался день…
С теплого прощания с Сажи, которая даже всплакнула, меня провожая. Торопливо, словно стыдясь саму себя и боясь не успеть, признавалась она неловкими словами в своей любви ко мне. В самый последний момент. Вися на мне якорем. Я побоялся, что прямо сейчас она станет петь: «Миленький ты мой», завораживая меня, как сирена Улисса, магией своего голоса. Но отпустила она меня, хоть и нехотя, зато вот к девкам даже не вышла. Так и осталась в моем номере в одном накинутом на голое тело распахнутом пеньюаре. Это чтобы я ее лучше запомнил. Удачи тебе, «кубинский соловей».