– Итак, дорогие мои, – это уже персонально к Кончиц с Урыльник обращаюсь, – что вы можете доложить родному коллективу о своем проступке? И заодно объяснить, как вы дошли до жизни такой?
Наступила тишина. Тихая такая тишина.
Виновницы торжества глазки в стол попрятали и сидят, как мыши под веником. Будто и не к ним обращаются.
Ну, пошлопоехало, как у Галича: «а как вызвали меня, то сник до робости, и из зала мне кричат: давай подробности!» Не меняется народ от смены политических режимов и изменения экономического уклада. Тем более от простой перемены планеты.
– Ну что молчите? – надавил слегка голосом. – Расскажите всем про вчерашнее. Интересно же народу, зачем его полиция весь вечер вчера трясла и на уши ставила.
– А че рассказыватьто? – ушла в несознанку Урыльник, пряча глаза уже под стол.
Ну прям гимназистка, которая случайно в школьном туалете разбила унитаз, на ковре в кабинете завуча.
Я посмотрел в глаза Ингеборге.
Та ответила понимающим мне взглядом. Вздохнула и попросила:
– А ты с самого начала давай. С того момента, как вы вчера отсюда ушли.
– Да ничего такого и не было. Шли и шли. По сторонам глазели. Потом к нам эти, из крутой тачки пристали. Кататься звали. В ресторан на берегу моря…
Я в это время в упор смотрел на Катю. И напряженно думал: сдаст она хохлушек или не сдаст?
Та поначалу прятала от меня глаза, но потом подняла их и посмотрела с какимто неясным вызовом.
А я ей взял и подмигнул задорно.
Господи, как мало надо человеку для счастья. Вся аж просияла, как восходящее солнышко, что майским утром разгоняет утренний туман от речки над заливным лугом.
Я искренне улыбнулся в ответ.
Как это приятно – делать человека счастливым, хотя бы на пару секунд.
– А когда мы отказались, то они нас похватали и в машину затолкали, – добавила Оксана.
– Потом привезли в какойто подвал, отобрали деньги, документы и избили, – заплакала Ярина, утирая глаза рукой, попутно счищая ею тональный крем с синяка. – Ничего не объяснили и сразу бить. По лицууу…
– А что они от вас хотели? – спросила Бисянка.
– А мы знаем? Мы поихнему ни бельмеса, – оправдывалась Оксана. – Спросят криком, гыггыргыр, потом еще чтото крикнут, и по морде кулаком. А за что?! – Она перешла на повышенные визгливые тона. – Потом в подвале сидели, запертые, без сортира. С парашным ведром вонючим. Долго. Потом военные пришли и освободили нас. Вот и все.
– Еще вояки переписали нас, вместе со всеми девчатами, кого оттуда вынули, – добавила Урыльник. – Сказали, что новые айдишки нам выдадут, взамен утраченных. А мы им новые фамилии сказали. Здесь же это можно.
– И как вас теперь называть? – спросила Буля тоном уполномоченного КГБ по району.
– Я теперь Ярина Бандера, а она, – кивнула Урыльник на Кончиц, – Окса фон Штирлиц.
Я, конечно, понимаю, что пять минут здорового смеха заменяют килограмм морковки, но в таких количествах каротель могут потреблять только кролики. Чуть со стула не грохнулся. И был бы тогда, как любит говорить Ругин, «пацталом».
А негр за стойкой, наверное, думает, что мы тут анекдотами друг друга развлекаем. У нас, у русских, жизнь круче любого анекдота.
– А они что? Вам так и не сказали, за что бьют? – спросила Сажи, когда все отсмеялись. – Это же беспредел какойто.
– Беспредел и есть, – Ярина уже выла, подвсхлипывая, – самый натуральный. А с виду – приличные пацаны. Одеты хорошо. Тачка дорогая. На морду – симпатичные.
– Хочешь сказать, не рыночный вариант, – усмехнулась Альфия.
– Неа, – сморкнулась Ярина в бумажную салфетку, – совсем не с рынка перцы. Больше на мажоров смахивают. Золотом обвешаны. Гайки[211] на пальцах в два ряда.
– Значит, понравились мальчики? – вставил я свои три копейки.
– Жора, ты издеваешься? – возмутилась Оксана. – Как могут понравиться те, кто тебя бьет?
– А до того? – спросила Роза ласково и участливо.
– До чего «до того»? – переспросила Оксана.
– До того, как били? Когда вас кататься звали? – пояснила Шицгал полет своей мысли.
– Да так… Вполне себе приличный клиент, – проговорилась Кончиц.
– Картина Репина «Приплыли», – констатировал я. – Так вы, значит, вчера на промысел двинули?
– Жора, за кого ты нас принимаешь, – возмутилась Урыльник, которая теперь, как выяснилось, уже Бандера.
Ответом ей был звонкий хохот всего девичьего коллектива.
– Ну приколистка, – держалась за живот Анфиса. – К Задорнову ходить не надо.
– Слышь, мать, а ты когда операцию по гименопластике успела сделать? – смеялась Галина.
– Какую операцию? – не поняла Ярина.
– Да по восстановлению девственности, – не унималась Антоненкова.
– При чем тут это? – откровенно не поняла Ярина, что от нее хотят.
– А при чем тут: «за кого ты нас принимаешь»? – передразнила ее Антоненкова. – Сказать, за кого тебя Жора принимает? Или напомнить, на что ты в Москве у него же подписывалась? Сидит тут, понимаешь, и целочку из себя строит.
– Все вы не так поняли, – встала на защиту подруги Кончиц. Или Штирлиц?
– Все мы так поняли, – констатировала Ингеборге. – Как есть, так и поняли. Вот так всегда все и кончается, когда в приличную компанию шлюх с панели берут.