Путаный след

Митька даже подпрыгнул на месте. Сверлилкин! Где он? Что с ним?

— Когда передать-то?

— Срочно! — солдат попятился к дверям и добавил: — А тебе с матерью уходить в лес! Немедленно! — и он исчез.

«Ай да Сверлилкин! — радовался Митька. — Не забыл, вот человек! Сейчас я Соколова сыщу!»

Наконец-то обер-лейтенант появился на крыльце комендатуры.

— Иду, господин инженер-механик! — крикнул он, спускаясь с крыльца. — Нас будут сопровождать два мотоциклиста. Теперь это необходимо, — закончил он, подходя и открывая дверцу. — Одну минуту, сейчас они прибудут.

Соколов увидел, как от колодца отошел мальчишка с ведром, и странно, но ему показалось, что мальчишка делаете какие-то знаки. Он пригляделся — да это ж Митька! Кажется, ему что-то надобно… Странно!

— Мм-м… ох! — простонал Соколов.

— Вам дурно? — всполошился обер-лейтенант. Он уже уселся рядом с Соколовым.

— Ничего, ничего… — прошептал Соколов, открывая дверцу со своей стороны. — Ничего… немного воды, — он вышел из машины и пошел к Митьке.

— Я прикажу ему! Он принесет сюда, господин инженер-механик!

Но Соколов быстро подошел к Митьке и, взяв у него ведро, начал пить маленькими глотками очень холодную ключевую воду.

— Велели сказывать, — еле слышно, одними губами произнес Митька. — «Проще, чем сверло заточить»! — глаза мальчишки сияли.

— Очень холодная вода, — нарочито громко сказал механик, отдавая ведро. — Очень холодная! — повторил он. Машина уже подъехала к ним. Два мотоциклиста в кожаных куртках с автоматами наперевес следовали за ней. Механик открыл переднюю дверцу и сел не с обер-лейтенантом, а с шофером.

— Вам плохо, господин инженер-механик?

— Нет, нет, спасибо. Наоборот, я думаю, что не задержусь в госпитале. Такое горячее время, что стыдно лежать, господин обер-лейтенант.

— О! Тогда мы будем снова сотрудничать. Вперёд! — Машина взревела, рванула с места, мотоциклы за ней. — Новый анекдот, господин инженер-механик!

К полудню Шашкин напился и совсем одурел от страха и злобы. Он ворвался в приемную комендатуры, на ходу вытаскивая из кармана своего макинтоша какую-то грязную бумажку.

— Все у меня на веревочке, — ткнул он в бумажку, — всех переписал! Большевики! Партизаны!

Штубе как раз в приемной отчитывал старосту Ивана. Староста стоял перед ним, как всегда смиренный, с низко опущенной головой. И, как всегда, нельзя было разглядеть выражения его лица. Что он там скрывает в своей дикой бороде, этот хитрый мужик?

— Я прикажу побрить твой борода! — выходил из себя Штубе. И оттого, что староста внешне никак не реагировал на его слова и угрозы, а по-прежнему смирно стоял и смотрел в пол, немец злился всё больше и больше. — Где твой люди? Семеро убежали партизан?! Я прикажу вешайт! — фальцетом выкрикнул Штубе, и староста, переступив с ноги на ногу, вздохнул. Понял, кажется, что это не пустая угроза. — Я поставлю виселиц посреди этой улицы. И ты сам будешь тянуть веревка, староста! — Штубе резко повернулся к Шашкину. — Кто пропустиль тебя? Я спрашивай?!

Шашкин не ожидал здесь встретить старосту и потому немного сник. Заниматься предательством при посторонних ему еще не приходилось. Тем более при старосте. Он даже попытался спрятать назад свою бумажку Но Штубе глядел на него в упор.

— Вы же сами приказали меня завсегда пущать.

— Что это есть? Дай! — вырвал Штубе бумажку и поверх очков начал ее разглядывать. — Это что за фамилий?

Староста быстро поднял голову и с такой ненавистью поглядел на конюха, что тот заорал, как ужаленный.

— Это он всё, — показал он рукой на старосту. — Развел тут партизанов! Хотели скотинку в столовую вашу сдать, чтобы покормить, значит, получше. Чтобы ваши солдаты свежанины поели. Так запретил он!

— Это все есть правда, староста Иван? Ну, почему ты молчишь?

— Где у него своя-то корова? Свою бы и сдавал. Так нет! Он свою-то знаете кому продал? — староста поглядел на Шашкина. — Сам бы сказал, где твоя корова-то!

— Ну, продал, чё такого! — оробело ответил Шашкин. Корову он продал на красноармейскую кухню, только началась война.

— Скажи уж, кому продал, — староста махнул рукой. Доносить даже на Шашкина ему было противно.

Но Штубе не интересовала корова Шашкина.

— Ти… Тимохи… Тимохи… — с трудом разбирал он корявые буквы. — Почерк шлехт! Ду лернсте шлехт! Плохо учился! — Штубе стал читать дальше. — Смир… Смирнова… Ка-ра-сев… Устю… Устюжанин.

— Я — Карасев, — сказал староста. — В чём дело?

— В чём дело? — переспросил Штубе. — Что за фамилий? Ну! — прикрикнул он, видя, что Шашкин мнется.

— Так, — поежился Шашкин и решился: — Так они в партизаны хотят! Вот крест! — он быстро перекрестился, и Штубе заметил, что рука у него дрожит.

— Ти говоришь в партизаны, — сказал Штубе, сразу меняясь в лице. — Это очень кстати. Но где доказательство?

Штубе был не так прост, чтобы верить Шашкину на слово.

— Дак… дак убегли уже семеро! И эти убегут. Право слово!

— На чем, — усмехнулся староста. — На этом? — он приподнял правую штанину и показал протез. — На этом не убежишь! Врет он все, господин комендант!