Путч будет завтра (Старинный романс)

– Не берусь проводить литературоведческий анализ. Я для этого недостаточно “физична”. Образование у меня всего лишь “ох уж это Вам гуманитарно – университетское”, а не МВТУшное какое-нибудь. Знаю только, что после известных трагических событий, Венедиктовы, милостивый государь, пытались всячески опорочить Дарью Иннокентьевну, в том числе, и искажая текст романса.

– А вот это как раз и есть возмутительная клевета, сударыня, – воскликнул Алексей Алексеевич. Все было с точностью до наоборот. Именно Ваши родственники, богатые, влиятельные, не только опорочили, но и добились разжалования Алексея Алексеевича и ссылки его на Кавказ простым солдатом. Где он и погиб, кстати сказать.

– Предварительно отправив на тот свет мужа!

– Па-азвольте! – от напускного хладнокровия Алексея Алексеевича не осталось и следа. – Это Ваш муж искал ссоры. Это он был инициатором дуэли. Это он прострелил… э-э… Алексею Алексеевичу бедро. А к барьеру умудрился подойти позже раненного им человека, хотя тот полз, истекая кровью, а Ваш благополучно передвигался на вполне себе целых нижних конечностях.

– Это неправда! – закричала Надежда.

– Правда, правда. Господин Елагин просто ждал, когда раненный им человек истечет кровью. Ведь оказывать помощь до конца дуэли правила не позволяли-с.

– Ложь! Он был потрясен. Он был растерян. А ты даже не дал ему времени повернуться боком и закрыться пистолетом.

– Ну, конечно! Это уже просто… браво! Надо было и дальше истекать кровью. Да и чем бы это помогло, если пуля угодила господину адъютантику прямо в лоб. Паркетному шаркуну, сударыня, надо было основательно подумать, прежде чем вызывать на дуэль боевого офицера, да еще и барьер ставить в шести шагах.

– Он не был паркетным шаркуном! Это был блестящий военный теоретик, один из людей, подготавливавших реорганизацию русской армии. А вот ты был бретер, бабник и… щелкопер.

– Не я.

– Не важно.

– Важно. Важно! А самое важное – разумеется, с точки зрения Ваших … э-э… предков – было то, что Алексей Алексеевич не имел ни клочка земли и жил на одно лишь офицерское жалование. Из которого львиную долю тратил на солдат, кстати сказать.

– Пожалуй, Вы правы. Это и в самом деле не Вы. Тот был боец. В двадцать пятом он вышел бы на Сенатскую площадь, я думаю. А Вы – ни рыба, ни мясо, прекраснодушный интеллигент. Случись что сейчас, так с Вас хоть картину пиши: “Булыжник – оружие интеллигенции”

– И-зви-ни-те! Я кончал Физтех. Кафедра военная у нас – дай бог любому военному училищу. Но дело не только в том, что меня хорошо учили, а и в том, что я хорошо учился. Даже для физтеха. Так что не будем. Меня, знаете ли, военные к себе чуть ли не на аркане волокли. Можете отнестись к моим словам как угодно, можете хоть обхихикаться, но предлагалась мне, ни больше, ни меньше, как Академия Генерального Штаба. И горы сулили даже не золотые. Бриллиантовые.

– Ладно-ладно. Пусть Вы даже Суворов… в эмбриональном состоянии, не о том речь. Я о Вашей позиции. Изобрели себе нейтралитет какой-то кретинский, хипошный… ни демократ, ни коммунист, ни нашим, ни вашим.

– Ах, Вы!.. смею думать… будь вы и в самом деле социалистами, я был бы с вами, точно так же, как был бы с демократами, будь демократами те, что сегодня так себя называют. Возможно по узости взглядов, но социалиста – не демократа я себе не представляю точно так же, как и демократа, не имеющего социалистической направленности. И именно поэтому оба лагеря в их нынешнем виде принять не могу. Зато Вы, как и Ваши предки, горой стоите за ту власть, что у кормушки.

– Да успокойтесь вы, ради бога, а то сейчас до такого договоритесь… – вмешался Нахапаров. – Все это было черт знает когда. Что ж вы так разбушевались, аж вцепиться друг в друга готовы… Боже, какая история, хоть фильм по ней снимай!

– Вот именно, – поддержала его Ольга. – Красивая, романтичная. Рассказали бы… только спокойно, по дружески. Без нервов. Что там произошло между ними? Хоть это и неприлично, но мы все тут просто умираем от любопытства. А что касается демократов с коммунистами, то в обоих лагерях всякого добра хватает, и порядочных людей, и подлецов.

– Пусть вон Алексей рассказывает, если хочет. У меня с враньем плохо. Да я и слога такого не имею, – язвительно заявила Надежда.

– Ну-ну, не будем прибедняться, Петр Иванович, – в тон ей сказал Алексей Алексеевич. – А то у меня и зуб со свистом.

– Ребята, ну, ей-богу, история же и в самом деле старая, – вмешался молчавший до сих пор Борис. – Да… Поразительно, как сводит людей жизнь. Чуть ли не полтора века назад, а ведь страсти бурлят какие.

– Рассказывайте, рассказывайте, что Вы… действительно… – сказала Надежда Алексею Алексеевичу. – Но, если вдруг – я вмешаюсь. Я Вам клеветать на Дарью Иннокентьевну не дам.