Путешествие

  Она смотрела на Генрика внимательно, с нескрываемым детским интересом, и в то же время казалось, что взгляд ее полон сочувствия.

  — Я люблю смотреть на задумчивые лица,— сказала она.— Я хорошо их знаю. Очень хорошо. Они такие разные— наверно, люди думают по-разному. И все, когда устанут, ложатся на спину и начинают думать. В мыслях они уносятся далеко от меня, думают о своем доме, который очень любят, о своих заботах, о своей  жизни. Я научилась читать мысли. Их очень немного... Все люди думают об одном и том же. Вы иностранец, и я не могу прочесть на вашем лице, о чем вы думаете. А может быть, это не только потому, что вы иностранец. Я знаю иностранцев, но вы не такой, как все.

  Генрик вздрогнул. Он знал, что если женщина говорит: «Ты не такой, как все»,— начинается что-то очень серьезное. Никто еще не говорил ему таких слов. Он впервые слышит их сейчас, от этой девушки. Возможно, она в них вложила совсем другой смысл, просто обронила, не подумав. Но они прозвучали, он слышал их, и ему стало не по себе.

  Все это не имело смысла. Нужно извиниться перед Зитой, попрощаться с ней, вернуться в отель, сложить вещи и уехать первым поездом в Варшаву, вернув Янеку оставшиеся деньги, и, извинившись в короткой записке, передать низкий поклон (ха-ха) мадам.

  — Вы не такой, как все,— повторила Зита.—Вы совсем не такой, как, например, Шаляй. Он плоский, глупый, пошлый, иногда даже грубый. Уже поэтому вы не можете быть его братом. Вы обращаетесь ко мне на «вы», и я вынуждена говорить с вами на «вы», и это мне почему-то очень приятно. Сама не понимаю почему.

  Генрик хотел убежать. Ему всегда хотелось бежать, когда он оказывался с глазу на глаз с девушкой, которая ему нравилась. Отчасти от смущения, отчасти из страха, необъяснимого страха перед возможностью внезапного поражения. Но сейчас он не чувствовал ни смущения, ни страха. Он просто хотел уйти, потому что все это не имело смысла. Не умещалось ни в какие рамки. В последнее время Генрик мечтал только о вещах, не умещающихся ни в какие рамки, а потом проклинал эти проклятые рамки, которые ограничивали все. И вот действительность решила выйти из рамок, его охватил страх, поэтому он предусмотрительно решил улизнуть.

  Зита взяла его под руку и потянула вниз по крутой улочке в направлении виа Рома, той большой и красивой улицы, откуда Генрик пришел.

  — Ужинать я пойду с вами,— сказала Зита, — Правда, я договорилась встретиться с Эйнштейном из Помпеи, но черт с ним. Пусть повоет на луну. О, я их строго держу, вы не думайте...

  — Тише,— проговорил   Генрик  с  раздражением. — Перестаньте.

  — Что? — удивилась Зита.

  Генрику стало не по себе. Он подумал, что поступил невежливо. С ней надо обращаться гораздо осторожней в мягче, чем с самыми избалованными и благовоспитанными девушками из хороших семей.

  — Ничего,— Генрик улыбнулся.— Это я так, про себя.

  Зита посмотрела на него встревоженно и вопросительно, она немного отодвинулась, не выпуская его руки, но когда он улыбнулся, — ответила благодарной улыбкой и облегченно вздохнула.

  Генрику уже не хотелось бежать. Он был даже рад, что Зита согласилась поужинать с ним. Она была единственным человеком, с которым он здесь познакомился. Она была красивая и молодая, но он не думал о ней как о женщине. А может быть, ему только казалось, что не думает. В этих условиях это было для него невозможно. Он думал о ней как о человеке, и думал с нежностью. Его только мучило какое-то странное беспокойство, мучил какой-то необъяснимый страх, ему все время казалось, что сейчас из-за угла выйдет Виктория и крикнет: «А, вот что ты придумал! Значит, ты затеял это путешествие только для того, чтобы разгуливать о проститутками по Неаполю!» И начнет плакать, начнет припоминать, как она страдала — ах, неизвестно зачем — из-за него, и, конечно, не станет разбираться в тех гуманных чувствах, которые им руководили. Она никогда этого не поймет, хотя и занимается гуманитарными науками. Генрик невольно обратился к видению: «Отстань, Виктория. Я не делал и не делаю ничего плохого, а если ты будешь меня мучить, то назло тебе сделаю что-нибудь плохое». Виктория исчезла, грозя ему, а Генрик посмотрел на Зиту и был рад, что она идет с ним рядом. Они были свободны, независимы, могли идти, куда хотят, и делать, что хотят. Это было удивительное чувство, которого Генрик давно не испытывал.

  — Куда мы пойдем? — спросил он.

  — Это вы должны выбирать ресторан, если пригласили женщину поужинать,— сказала Зита.

    Судя по всему, ей начала нравиться эта необычная для нее роль дамы, приглашенной джентльменом на ужин.

  — Гм, но я тут ничего не знаю, я здесь никогда не бывал,— сказал Генрик.

  — Хорошо. Тогда пойдем в первый ресторан, который нам понравится. Да?

  — Отлично. Сделаем так, как вы пожелаете.

  — Сделаем так, как вы пожелаете,— повторила Зита н захохотала.