Путешествие

  Дети,   наделенные   богатым   воображением,   часто утрачивают его в самых неожиданных случаях, необъяснимых и зловещих. Такой случай вырастает до размеров самодовлеющей действительности вне которой уже ничего не может произойти. То же самое, только в ином масштабе и при другие обстоятельствах, случается иногда и со взрослыми. А вообще еще не выяснено, на чем основано такое состояние души. Может быть, оно является результатом здравого рассудка, а не паники. Рассуждения на эту тему завели бы нас слишком далеко, отложим их до более подходящего времени.

  Генрику в этом положении не приходил в голову тот простой факт, что сейчас выйдут родители и все тут же объяснится.

  Когда наконец родители появились, он успокоился. но только отчасти. В нем осталось смутное ощущение вины, сознание того, что он в конфликте с законностью, и ощущения эти были так сильны, что все соображения о собственной правоте лишались всякого значения.

  Родители шли бодрые» примиренные, неожиданно развеселенные солнцем и перспективами модного курорта. Впереди шел Янек. Он нес ведерко, лопатку и формочки для песка, шел, как идет важный чиновник с портфелем в учреждение.    Неожиданно за ними показался старик в жилете, в руках у которого были небольшие грабли. 0н весело, вежливо, даже угодливо поздоровался с родителями, обменялся с отцом какой-то шуткой и фамильярно потрепал Янека но голове. Янек не реагировал, даже глазом не моргнул; казалось, важность и достоинство его были неуязвимы.

  При виде старика в жилете Генрик тихо вскрикнул и спрятался за дерево. Ему не только не хотелось, чтобы старик в жилете, убедился, что он принадлежит к этой семье и имеет право жить в этом доме, наоборот, он боялся этого. Ему казалось, что, может быть, родители объединятся со стариком в жилете против него, или, может быть, старик, убедившись, что Генрик принадлежит к их семье, прогонит их всех, или же случится что-то еще, что даже трудно предвидеть. Можно ли тут что-нибудь знать?

  В то же время признаки явной симпатии и согласия между стариком в жилете и родителями усиливали в нем чувство обиды и бесправия.

  Выйдя за калитку, отец остановился и огляделся по сторонам.

   — Генек! -- позвал он.

    Старик в жилете наклонился над клумбой с цветами и стал разрыхлять землю своими грабельками.

  — Может быть, он побежал на пляж?—сказала с беспокойством мать.— Это нехорошо. Я не хочу, чтобы он привыкал ходить на пляж один.

  — Э, если даже он имел это намерение, то наверняка, в последнюю минуту передумал и вертится где-нибудь около дома,— сказал отец.— Меня иногда ужасно огорчает, что он такой тихоня.

  — А я хочу, чтобы он был тихоней, это лучше, чем подвергать себя опасностям.

  — Для тебя, Анет, весь мир полон опасностей.

  — Да, к твоему сведению.      -

  — Но так ты воспитаешь Генека слюнтяем.

  — Я его плохо не воспитаю. Только вот и сомневаюсь, хорошо ли влияет на его воспитание, то что ты болтаешь при нем разные глупости.

 — А я,— сказал отец торжественным тоном и с чувством собственного достоинства,— сомневаюсь, хорошо ли для воспитания сына, если он слышит от матери, что его отец болтает глупости.

  Хорошее настроение рассеялось в пустом и мелочном споре.

  Минуту шли молча и старались, ослепленные солнцем и синевой первого дня отдыха, о котором столько мечтали, сдержать теснящиеся, издавна накопившиеся обиды, упреки и претензии.

  Миновали дерево, за которым стоял Генрик.

  — В конце концов,— тихо сказала мать,— я это говорю не при нем, мой дорогой.

  — В данную минуту нет,— сказал отец так же тихо.— Бывало, однако, что нечто в этом роде ты говорила и при нем.

  — Выдумываешь.

  — Припомни хорошенько.

   Речь шла уже не о Генрике, не о его воспитании. Даже не о деликатном вопросе взаимного уважения. Они — как два завистливых поэта, которые, не желая сказать, что они думают друг о друге, препираются в неудержимой потребности поспорить на тему, что лучше— разбивать ли яйцо, сваренное всмятку, ложечкой или обрезать ножом, и приводят в недоумение непосвященных свидетелей тем, что способны в этот пустяк вкладывать столько пыла и ярости.

  Когда, почти забыв о существовании пропавшего Генрика, они так же молча свернули вправо, Генрик, уверенный, что старик в жилете, стоящий к нему спиной, занят расчисткой грядок, выскочил из-за дерева и догнал родителей.

  —А, это ты, — сказал отец с облегчением, радуясь, что нашелся предлог избежать войны или хотя бы отсрочить ее.

  Оба начали резко упрекать Генрика, нелогично, непоследовательно. Оба чувствовали облегчение, что нашелся объект, против которого можно объединиться.