Путешествие

  — Ах, значит, вы приехали сюда не в качестве туриста!

  — Не совсем. Не совсем хотя... Генрик вдруг обрадовался — он может громко заявить, что куда-то приезжает с определенными намерениями. Намерениями, которые могут осуществиться или не осуществиться. Ведь он приехал сюда с какой-то целью, с какими-то надеждами. Капри показался ему не только красивым, но даже дружелюбным и знакомым. Он почувствовал себя свободным и уверенным.

  — Я был бы весьма счастлив,— сказал синьор Памфилони,— если бы вы пожелали остановиться у меня. Но не знаю, насколько это для вас удобно, поэтому не смею настаивать. Часто ли вы встречаетесь с графами Козловскими?

  — Ежедневно. Право, я очень вам признателен, но у меня здесь назначено свидание... В отеле «Белиссима»...

  — О, это тут недалеко, немного повыше. Вот та терраса, видите? Выходим. Но прийти ко мне вы должны. От этого я вас не освобождаю.

  Они сошли на мол по трапу, дрожащему, как робкая девушка во время первого танца. Портье выкрикивали названия своих отелей и их особые достоинства, точно краткие заголовки экстренного выпуска. Синьор Памфилони сделал несколько движений рукой, которые должны были избавить Генрика от назойливости портье. Они выкрикивали: «Добрый день, синьор доктор!» — совершенно так же, как названия своих отелей и их особых достоинств.

  На маленькой площади возле мола стоял маленький автобус.

  — Я живу в вилле «Принцесс»—сказал синьор Памфилони, — Улица Санта Агата, семь. Мой дом вам

покажет каждый.

  — Здравствуйте, синьор доктор,— сказал шофер автобуса.

  — О, синьор доктор,— сказал обрадованный кондуктор и помог войти синьору Памфилони. Уже сидя в автобусе, синьор Памфилони схватил руку Генрика и долго пожимал ее.

  — Итак, дорогой друг, я жду вас и уверен, что вы меня не обманете. Мы пережили в этом путешествии необыкновенные вещи, а это по-настоящему соединяет и обязывает.

  Автобус отошел, а Генрик еще с минуту стоял, улыбаясь, и махал рукой, ему было жаль, что синьор Памфилони уехал.

  Отель «Беллиссима» находился в состоянии того непередаваемого беспорядка, какой обычно царит на всех курортах перед началом сезона. Вдобавок ко всему владелец отеля потерял очки, и поэтому в профессиональную учтивость по отношению к Генрику вплетались проклятия по адресу персонала. А так как он боялся, чтобы Генрик не принял это раздражение на свой счет, он каждый раз перед ним жалобно оправдывался. Горничная вытирала заплаканные глаза, парень с блестящими черными волосами суетился — по-видимому, совершенно бесцельно. Время от времени он натыкался на Генрика, и владелец воспринимал это с большим облегчением, так как мог дать волю своему раздражению, защищая пострадавшего клиента. Генрик заметил под стопкой бумаги на стойке краешек тонкой роговой оправы. Он приподнял бумаги, вытащил очки и подал их хозяину. Хозяин издал торжествующий крик и, схватив руку Генрика, долго тряс ее, не в силах ничего произнести от избытка чувств.

  Это был мужчина лет пятидесяти, не толстый, но кругленький, производивший впечатление порядочного человека.

  — Поистине добрые боги привели синьора на Капри,— сказал он.— Такой замечательный клиент —это верная примета, что наступающий сезон будет удачным. Благодарите синьора, негодяи! — кричал он слугам. — Благодарите его, он спас вас от гибели!

  Парень поклонился, горничная сделала реверанс, Генрик дал им по сто лир, и воцарилось хорошее настроение.

  Позвякивая ключами, горничная проводила Генрика в его номер. В коридоре пахло накрахмаленным бельем и жарящимся оливковым маслом.

  — Наш хозяин невыносим,—сказала горничная.—С ним надо иметь большое терпение.

  Теперь было видно, что она притворялась, что плачет. У нее были сухие глаза и спокойное лицо, даже чуть ироническое.

  — Он стал таким после того, как убежала синьора,— сказала она.

  — Кто? — спросил Генрик рассеянно.

  — Синьор Чапполонго, наш хозяин. Синьора убежала с американским фоторепортером.

  — С американским фоторепортером? — удивился Генрик.

  — Ну да, с американским фоторепортером. Синьор часто бил синьору. Но не сильно и всегда за дело. Синьора была очень красивая.

  Горничная открыла дверь. Генрик вошел в комнату, она вошла за ним.

  — Синьор вообще порядочный человек, только с ним трудно,—сказала она.— Вот ваша комната. Вам нравится?

  — Очень нравится,— сказал Генрик.

  Номер не имел ничего общего с вычурной роскошью больших шикарных отелей, лишенных своего лица, где все напоказ, как поддельная позолота на униформе швейцаров. Номер был уютный, немного легкомысленный и какой-то домашний. На окнах висели миленькие розовые занавески в малюсеньких яблоках и грушах, а обстановка выглядела какой-то сказочной: казалось, едва пробьет полночь, и все вещи оживут. В углу стоял высокий комод темно-коричневого дерева, покрытый белой салфеткой, на нем подсвечник. Широкая кровать с покрывалом из того же материала, что и занавески, только голубого. Шкаф был в стиле комода, а стул — в стиле кровати. Между окном и балконными дверями висела маленькая картинка, изображавшая собачку, стоящую с растерянной мордочкой над опрокинутой миской молока.