Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века

Когда господарь вошел (в церковь) к Трисвятому, я вышел из алтаря, сопровождаемый митрополичьим архидиаконом, оба мы с трикириями, и став перед седалищем, или троном господаря, мы поклонились ему. Тогда подошли к господарю великий бан и великий логофет, взяли его под руки и, сведя вниз, шествовали с ним шаг за шагом, а мы шли впереди них; и я, сначала обратившись в сторону нашего владыки патриарха, возгласил: «повели!» затем мой товарищ произнес: «повелите!» а я повторил: «повели, владыко Святый!» уже в близком расстоянии от царских врат, из которых вышли два архиерея и, взяв господаря под руки, ввели его в алтарь. Здесь они велели ему сделать три земных поклона перед св. престолом, и когда он, с непокрытой головой, преклонил колена, я же возгласил: «вонмем», наш учитель возложил конец своего омофора на голову господаря, говоря: «божественная благодать, во всякое время исцеляющая недужных и несовершенных довершающая, возводит христолюбивого князя Михаила, сына Радула воеводы (господарь просил нашего владыку переменить его имя «Михня» на «Михаил»), на степень государя; помолимся ныне о нем, да снизойдет на него благодать Всесвятого Духа»; и мы троекратно воскликнули: «Господи, помилуй!» Затем владыка поднял его и, с помощью архиереев, сначала надел на него пояс, затем возложил перевязь и, наконец, препоясал его мечом. После этого он облачил господаря в царскую одежду, а именно в мантию, или парчовую одежду, отделанную собольим мехом; а вместо собольей шапки, какую носили прежние господари, владыка возложил на него сейчас описанную стамбульскую корону и укрепил на ней султан. Возлагая на господаря отдельные части одеяния, он каждый раз произносил: «облачаем раба Божьего... в то-то» и т. д.; и мы отвечали троекратным «аксиос!» Затем наш владыка благословил его и поцеловал; и оба архиерея взяли и передали его двум сановникам, стоявшим у дверей алтаря, и они возвели его на трон. Тогда наш учитель, выйдя из алтаря, принес господарю поздравление, благословил его и высказал ему молитвенные благожелания; за ним последовали архиереи, затем двенадцать первых сановников[792], священники, монахи и диаконы, а за ними остальные государственные сановники, пока все это не кончилось. Обедня завершилась рукоположением иерея. Стечение народа по случаю торжества было громадное. Господарь выписал себе из Константинополя огромный шатер, стоивший 20 кошельков, очень красивый, с тремя золотыми цепями; помимо этого он уже имел у себя два шатра. Все эти шатры он поставил рядом и обнес их стеною наподобие городской. Местность эта представляла открытое поле у ворот монастыря, окаймленное рекою, — которую господарь сделал широкою и многоводною, запрудив ручей, текущий во рвах, опоясывающих монастырские стены с третьей стороны, и прорыв для него более короткое русло, так что с каждой стороны поля были каналы с проточной водою. Само поле представляло приятное разнообразие песков и зелени; вокруг большого шатра господарь, по турецкому обычаю, поставил около семидесяти новых палаток для своей свиты, в том числе для вельмож и для служителей; ибо он получил указ от визиря и султана, повелевавший ему готовиться к походу вместе с ними на венгров. Как скоро церковь, по окончании обедни, опустела, мы все вместе отправились к этому месту. Все войска, разных чинов и степеней, были выстроены в боевом порядке, под ружьем: одни из них шли впереди господаря от церкви до выхода из монастыря, другие стояли строем вдоль его пути и охраняли шатер.

В этот день приехал еще посол венгерский, привезший пушки, которые Константин воевода захватил с собою, спасаясь бегством в землю мадьяр; ибо господарь послал потребовать их назад, как собственность и боевое снаряжение княжества; и венгры, побуждаемые страхом, возвратили их немедленно. Когда мы пришли к шатру, и господарь занял свое место впереди, начала входить вся свита, чтобы вторично принести поздравления; и тут войска открыли пальбу из пушек, сделав три залпа. Пушек было числом пятьдесят три; ибо паша оставил господарю, для его защиты и охраны, все свои пушки; в числе их было три железных, каждая с семью жерлами. Все войска троекратно дали залп из ружей; и от грохота содрогнулась земля, воздух потемнел от дыма, так что ни видеть друг друга, ни слышать мы не могли. В этот день стола не накрывали до полудня. Много дивились мы, замечая способности этого господаря, ибо он беседовал без помощи толмача с польским и венгерским послами, с каждым на его языке; валашским языком он владел как своим родным языком, а кроме того, он говорил по-гречески, по-турецки и по-персидски.