Путешествие белой медведицы

Что до меня, я постоянно хотел есть. Уже три дня подряд Хаук отбирал бо́льшую часть моего ужина, оставляя мне лишь крошки от морского сухаря — если был в хорошем настроении. Я пробовал забирать свою миску и есть отдельно от остальных, но он преследовал меня. Пробовал набивать полный рот еды, как только кок давал мне порцию, но Хаук бил меня по спине до тех пор, пока я не начинал давиться. Пробовал есть сырую рыбу, предназначенную медведице, пока никто не видит, но после этого я всю ночь мучился с животом.

Хуже голода был разве только стыд: за то, что многие отводили взгляды, когда Хаук отнимал у меня еду или дразнил навозным мальчишкой; за то, что Оттар как попугай повторял за Хауком его дурацкие шутки; за то, что остальные смотрели на меня с молчаливой жалостью. Находясь в открытом море, за сотни лиг от дома, я невольно вспоминал насмешки сводных братьев: ну и что, что мой отец был благородным человеком и ходил в походы с принцем Уэльским, сам-то я — никто!

На четвёртый день Хаук поджидал меня прямо у котла с тушёной рыбой. Когда кок протянул мне мою миску, Хаук перехватил её.

— Отныне он отдаёт свою порцию мне. Правда, навозный мальчишка?

Кок недоверчиво посмотрел на меня. Скорее всего, он догадывался, что Хаук забирает бо́льшую часть моей еды, но раньше мне перепадала хоть часть. Я почувствовал, как на меня все смотрят.

— Навозный мальчишка, — повторил Оттар, и тут во мне вскипела ярость.

Я опустил голову, подобно быку, и со всей силы боднул Хаука в живот. Он отшатнулся с громким «о‑о‑ох», и тогда я бросился на него с кулаками, с удовлетворением отметив, что один удар попал прямо в рёбра. И ещё один, и ещё… Хаук рухнул на палубу, выпустив из рук мою миску. Я навалился сверху, пиная и тряся его, но тут он схватил меня за лицо одной рукой, а другой сжал мою шею. У меня перехватило дыхание… и я даже не успел понять, что произошло. Хаук повалил меня на лопатки и начал бить по самым больным местам. К тому времени, как появился Торвальд и оттащил Хаука в сторону, я уже давился кровью, и по моему подбородку бежала кровавая река.

Глава 15 Другое животное

Доктор откинулся на спинку стула.

— Что ж, — заключил он. — Всё не так плохо, как мне показалось на первый взгляд.

Он выжал окровавленную тряпку в ведро, стоявшее у него в ногах, и повесил её на ободок, затем смазал рану над одним моим веком каким-то вонючим снадобьем, от которого щипало глаза. Я сидел на палубе, скрестив ноги и стиснув зубы от боли, и не мог пошевелиться. Доктор закупорил бутыль и убрал в свой сундучок. Потом он взял мою шапку и надел её на мою голову.

— Крови было много, — сказал он. — Я боялся, что придётся накладывать швы, но рана оказалась не такой глубокой. Ты ещё маленький, поэтому, даже если она опять опухнет, через пару дней ты всё равно будешь в порядке. Носовое кровотечение остановилось, а ссадины на губе и щеке — сущие пустяки. Вот на рёбрах, пожалуй, будут синяки, но они скоро пройдут.

Сущие пустяки, значит? Тогда почему я почти не видел одним глазом, голова болела так, будто в неё ударила молния, а грудь — будто меня лягнула лошадь?

Доктор взял в руки лампу и вернул её на кронштейн у потолка. Он повёл меня в кладовку — одно из двух маленьких обособленных помещений под ютом; в другом жил капитан. Между этими комнатками располагался румпель, в нескольких шагах от которого стоял кормчий.

— Ешь как следует, — сказал доктор. — И отдыхай, когда можешь. И ещё…

— Как? — поинтересовался я. — Как я должен есть «как следует», если он отбирает мою еду каждый…

Я осёкся.

Не стоило этого говорить. Мои сводные братья раз и навсегда вдолбили мне в голову: если ябедничать, будет только хуже.

— Он отбирает… — нахмурился доктор. — Кто? Ты говоришь о Хауке?

Я пожал плечами.

— И чем же ты питаешься в таком случае?

— Иногда он оставляет мне сухарь, — ответил я. — Ну, и медвежья рыба…

— Сырая медвежья рыба? Ты её ешь?

Я снова пожал плечами.

— Артур, эту рыбу нельзя есть! Одному богу известно, когда её выловили. Послушай, я поговорю с Хауком и прекращу всё это…

— Нет! Не делайте этого!

— Мне нужно, чтобы ты был здоровым и сильным, Артур. У тебя важная работа.

Вдруг я вспомнил, что доктор отвечает за медведицу головой.

— Не говорите с Хауком, — попросил я. — Пожалуйста.

— Но ты же не можешь…

Доктор вздохнул, снова уселся на стул и, наклонившись, положил руку мне на плечо. Из-за двери каюты я слышал шелест волн и свист ветра в парусах, скрип румпеля и мерные шаги кормчего, весёлый смех и перекличку матросов за работой. И тут я с ужасом почувствовал, что к глазам подступили слёзы, а глубоко в груди застыл беззвучный всхлип. Я не заплакал ни разу — ни когда меня бил Хаук, ни когда доктор промывал и обрабатывал мои раны противными мазями. Но этот его сочувственный жест пошатнул мою стойкость.

Я вытер глаза и нос рукавом и судорожно вдохнул. Доктор тут же убрал руку. Он встал и направился к двери, пробираясь между одеялами, мешками и деревянными сундуками.