Путешествие белой медведицы

— Что ж, очень хорошо. Твои друзья… — Он вскинул кустистые брови и кивнул в сторону доктора и Торвальда. — Твои друзья решили заступиться за тебя. Если бы не они, у тебя были бы большие неприятности. Но, если ослушаешься, имей в виду, что они всё ещё ждут тебя! Если же всё пройдёт как задумано, я передам тебя на попечение доктора, и делайте что хотите.

Глава 41 По праву рождения

Когда капитан закончил свою речь, нас словно подхватил порыв сильного ветра: послышались крики, звон и скрип; моряки носились по палубе туда-сюда, и мне пришлось прижаться к одному из углов клетки, чтобы не оказаться сбитым с ног и затоптанным. Над нами нависла стрела подъёмного крана, и какой-то отчаянный моряк забрался на клетку, чтобы зацепить за неё крюк.

Клетка поднялась высоко над нами, раскачиваясь из стороны в сторону и крутясь; я задержал дыхание. Медведица скользила по полу, рычала, скребла пол огромными когтями и билась о прутья решётки. Моё сердце дрогнуло от жалости. Наконец кран развернулся к большой плоской телеге, ожидавшей нас на набережной. Четверо моряков привязали к прутьям канаты, пытаясь прицелиться точнее и громко совещаясь, и в результате клетка с оглушительным грохотом приземлилась.

Я сбежал по сходне, оттолкнув двух моряков, разгружавших трюм. Пока они сыпали ругательствами мне вслед, я добрался до медвежьей клетки и проскользнул внутрь. Медведица снова обнюхала меня. Я пытался успокоить её, шепча ласковые слова и гладя по лбу. И вдруг за моей спиной раздался пронзительный крик. Обернувшись, я увидел высокого человека, одетого как король Хокон. У него было длинное, бледное лошадиное лицо и очень светлые, почти белые, волосы. Возмущённый, он показывал пальцем в мою сторону и продолжал громко кричать: что-то об оскорблении, позоре и маленьком мерзком оборванце, очевидно, имея в виду меня. Не знаю, что сказал капитан, который подошёл к нему и попытался утихомирить, но господин с лошадиным лицом быстро успокоился и дал указание слуге, который исчез в толпе и вскоре вернулся с одеждой. Господин с лошадиным лицом указал на меня, и капитан сказал:

— Артур, надень это! И поживее!

Мне пришлось выйти из клетки, снять одежду прямо перед капитаном, господином с лошадиным лицом, Господом Богом и всем честны́м народом и надеть тунику, мантию, шапку и чулки из шерсти, мягче которых я никогда не носил в своей жизни. И ботинки! Добротные мягкие кожаные ботинки (правда, оказавшиеся мне немного великоватыми). Всё это время капитан напоминал мне, что я должен идти рядом с клеткой, но не заходить внутрь и не отвлекать внимание от медведицы, ведь все пришли смотреть не на меня. Ещё он сказал, что посланник короля Хокона (тот самый господин с лошадиным лицом) будет идти перед нами, а когда мы окажемся у английского короля, от нас ждут низкого поклона и молчания: говорить нельзя (ни единого слова!) — даже под страхом смерти.

А потом вдруг случилось происшествие с лошадью — красивым белым боевым конём, достойным самого́ короля. Он должен был везти телегу с медведицей, но, увидев её, начал беспокойно метаться и ржать. Коня решили заменить быком — к большому неудовольствию королевского посланника, посчитавшего быка недостойным представлять короля Хокона. Посланник снова начал говорить что-то о позоре и неуважении, но медведицу в любом случае должен был кто-то везти, так что пришлось смириться.

Наконец мы двинулись в путь. Был приятный летний день; полуденное солнце стояло высоко в небе, и люди высыпали на улицы Лондона, чтобы посмотреть на нас. Вскоре мы выстроились в торжественную процессию: впереди шёл королевский посланник, следом — небольшой отряд норвежских воинов, за ними — английские стражники, сзади — бык и медведица, рядом с которой шагали мы с доктором. По обе стороны от нас возвышались красивые дома, богатые лавки и гостиницы, но сами улицы тонули в грязи и помоях, и вскоре мои новые ботинки стали выглядеть так, будто я, как крестьянин, проработал весь день в поле. Постепенно к нашему шествию примыкало всё больше людей: жонглёр, маленький ансамбль музыкантов, ходульщик и три акробата, которые кувыркались колесом и ходили на руках. Но все взгляды всё равно были прикованы к медведице. Думаю, толпе понравилось бы, если бы она свирепо зарычала.

Когда маленькие дети тянулись к клетке, мамы шлёпали их по рукам. Один раз перед нами остановился пьяница, и лицо его выражало страх и ужас. Несколько бродяжек бежали рядом, рыча и дразня медведицу, — хотели, чтобы она разозлилась. Один из них ткнул в неё палкой, желая услышать в ответ леденящий душу рёв, устрашающий лязг зубов или почувствовать приятно покалывающий испуг, если медведица начнёт яростно биться о прутья клетки. Наверное, зеваки были бы не прочь увидеть, как она вырывается на свободу и перегрызает глотки каким-нибудь пьяницам.