Путешествие для бедных (Из Москвы в Минск на электричке)

Выгоревшая штормовка, еще пахнущая багульником, брюки цвета хаки, старые кроссовки, рюкзак, который помнит все леса и озера последних двадцати лет. Собираюсь за полчаса. На минутку присаживаюсь. Воду перекрыл, пробки вывернул. Все. Вперед. Хлопаю дверью и скатываюсь по лестнице. Успеваю кивнуть молодой соседке снизу. Правда, не так многозначительно, как обычно и без комплиментов. Перебьется. Хороши стервы. И с каждым годом их все больше, и с каждым годом они все прелестней. Мир стремительно молодеет. Куда девались все взрослые люди, которые, кажется, еще совсем недавно заслоняли небо?

Пробегаю трусцой, не здороваясь, мимо стола с доминошниками. Стучат с завидным азартом. И вчера, и позавчера. И так же, как и 20, и 30 лет назад. Здесь установка на постоянство впечатлений, на убаюкивающее повторение. Это, говорят, свидетельствует о зрелости, которую уже ничем не удивишь. Плевать им на перестройки, на смены формаций, гибель и рождение эпох. Это все призрачные и скучные абстракции, реальна лишь блаженная вечность игры, переходящая от поколения к поколению. Жизнь начинается с игры и заканчивается ею же. Шахматы, карты, футбол. Ковчеги болельщиков и игроков снова причаливают к Арарату, и только потребность промочить горло и немного перекусить заставляет возделывать лозу и растить баранов. А если выпил стакан доброго вина да отведал мяса, тут уж и о женщинах придется вспомнить. А там и дети пошли. Достойная смена.

Дистанцию до метро – наискосок, дворами, между тяжелых сундуков-пятиэтажек, сталинских, разреженных брежневскими небоскребами – вместо обычных десяти минут преодолел за шесть. Проскальзывая мимо киосков с фруктово-овощным изобилием, притормаживаю. Пяток бананов в дорогу не помешает. Рядом с киоском бесцветная старушка в белом платочке и с букетом сирени. Ветки обломанные, с размочаленными концами. Явно с Сиреневого бульвара, уже вконец обглоданного. Прогуливаться по нему, особенно когда начинает таять, можно только в противогазе. По весне выясняется, что любовь к собакам всего лишь еще одна форма нелюбви к людям. Где же этой нелюбви и расцветать, как не в городах? Именно в них и созревает массовая и невротическая потребность в существах более низкого порядка, на которые, как на экраны, можно безнаказанно проецировать самого себя. Думаю, что в результате этой проекции и возникает пресловутая похожесть собак на своих хозяев, неуклонно возрастающая с годами.

Обратный, безусловно облагораживающий процесс также возможен. Но его результаты не становятся достоянием широкой общественности. Да и кто откажется безнаказанно полаять на ближнего, а если повезет, то и укусить за какое-нибудь аппетитное место. Разумеется, в образе любимого существа. Чего не можешь ты, то может твоя собака. В том числе удобрять газоны, гадить в детских песочницах и непринужденно совокупляться на глазах у всех. Пустячок, а приятно.

В Пекине, рассказывал приятель, собак не увидишь. Там любовь дошла до своего логического конца – превратила любимое существо в любимое блюдо. Но мы-то любим не собаку в себе, а себя в собаке. Поэтому есть их как-то неловко: вроде людоедства получается.

Ныряя в подземный переход, замечаю на обычном месте прислонившуюся к стенке суровую старухой с клюкой. Ей явно за восемьдесят. Левой рукой опирается на палку, а правой прижимает к груди кипу газет – продает «МК», «Московский комсомолец», стыдливо свернувшийся в две буквы. Время шаткое, кто знает, возможно, еще придется и снова развернуться. Да, лучшего памятника перестройке не придумаешь. В лице у старухи ничего сентиментально-благостного, заискивающего – мол, зажилась, извините великодушно, мешаюсь тут у вас под ногами, перестраиваться не даю. Лицо старой женщины словно вырублено из камня – хоть сейчас на постамент. Единственная уцелевшая опора от некогда грандиозного сооружения. Безлико-пестрая толпа опасливо обтекает ее. Тяжелый спокойный взгляд. Ее ничем не удивишь. Что ей эта мелкая демократическая рябь на привычной ко всему мутной российской воде? Знавала времена покруче. И выжила, и детей подняла, и высшее образование – будь оно неладно, последнего ума лишило – заставила получить. И внуков вырастила, а теперь вот и правнуков помогает поднять. И тут уж хочешь или не хочешь, а лет десять еще надо прожить… Интересно, а сама-то она читает эту газету, органично вписавшуюся в новую жизнь даже без смены главного редактора? А какие передовицы он пописывал еще в совсем недавние времена. Они так и сияли верой в светлое будущее, где скоро будут жить его молодые читатели. Одну такую я обнаружил недавно, когда сдирал старые обои в новой подмосковной квартире. И зачитался. И даже не сразу сообразил, что я еще в непонятном настоящем, необорудованном не только для радости, но и для обычной жизни.

Красная шапочка у турникета. Отгоняет какого-то пьянчужку.

– Понимаешь, мать…

– Ага, еще бабушка скажи!