Второе утро бьюсь над сценою, славнейшею во всем «Ричарде III»: «Let me sit heavy on thy soul tomorrow»,[557]
и никак не могу с нею сладить; она именно трудна по величественной простоте своей. Сперва пытался я перевесть ее пятистопными стихами, как в подлиннике, — но русский пятистопный стих слишком короток; потом попались мне дактили — но я их бросил потому, что ими совершенно изменяется колорит подлинника; наконец, остановился на шестистопных ямбах, разумеется, без рифм.Передо мною портрет Попе:[558]
как он похож на моего приятеля и родственника Катенина!Я сегодня от доброго сердца хохотал, читая отрывок «Записок» принца де Линь:[559]
в его изображении Вольтера так и видишь перед собою Фернейского — мудреца, не мудреца — не знаю, как назвать, — но человека истинно гениального! Особенно разительно место, где Вольтер дает своему гостю характеристику гг. энциклопедистов: я уверен, что он точно так об них думал и — кроме Montesquieu — они, право, и не заслуживают лучшего мнения.Получил письмо от сестрицы Юстины Карловны и от старшей ее дочери; также деньги. «Ричард» мой приходит к концу.
Пишу письма. Племяннице посылаю я целую диссертацию о Карамзине. В «Вестнике» (т. 47) интересная статья «Черты из жизни Суворова»,[560]
автор француз, некто Гильоман-Дюбокаж, бывший в нашей службе.Писал письма. Перевод мой все еще не кончен, но завтра или в понедельник полагаю наверно кончить его.
День Веры, Надежды и Любви.
Я сегодня был в бане и напоследок кончил свой перевод «Ричарда III-го».
В 45 томе «Вестника» лирическая поэма Мерзлякова «Амур в первые минуты разлуки с Душенькою»;[561]
это хаос, но хаос, в котором есть блестки истинного дарования, — вот, напр., стих, который истинно прекрасен:В 46-м томе «Ода на поединки» [562]
стоила бы того, чтоб быть известнее. В 47-м — замечания Луиджи Лануссио [563] об уменьшении моря важны. Он это уменьшение приписывает телам небесным и поглощению воды животными и растениями, которых прежде было меньше, и полагает, что наконец море исчезнет и тогда настанет новый порядок для земной природы.Прочел я 2-ю песнь «Девы озера» («The Lady of the Lake»); в ней много прекрасного, особенно начало, — однако же она мне кажется слабее первой.
В 52 томе «Вестника» чрезвычайно занимательная статья «О детстве императора Павла Первого»;[564]
она извлечена из «Записок» Семена Андреевича Порошина; жаль, что эти «Записки» не вполне напечатаны. Как бы я обрадовал матушку, если бы мог ей прочесть эту статью! она всех людей, о которых тут говорится, лично знала; сверх того, память покойного императора ей драгоценна. В этом же томе известие о книге «Подражание древним» Ник. Эмина,[565] книге, напечатанной в 1795 году и стоящей того, чтобы ее прочесть.Начал переписывать набело перевод свой. Скучная работа! А сидячка для меня куда не годится!
Переписываю. Теперь мои умственные способности пользуются совершенным отдыхом: не только не сочиняю, но даже и не перевожу. Освежатся ли тем мои силы душевные? Получит ли воображение хоть малую часть прежнего огня?
Нет худа без добра: без критики (которую не знаю, как назвать) на «Послание» Шихматова к брату,[566]
напечатанной в 53-й части «Вестника», мне, может быть, не скоро бы удалось восхищаться прекрасным описанием коней, находящимся в сем послании и не уступающим ни одному из известных, хваленных, Вот оно:Что сказать об Аристархе, называющем стихи подчеркнутый и следующий:
«стихами очевидно сомнительной доброты»? Но что тут и говорить! Может ли истинно высокое и прекрасное быть понимаемо ложным остроумием и криводушным пристрастием, которые хуже и глупее всякой глупости?
В 53-й части «Вестника» повесть «Романический любовник, или Веселость и старость»;[567]
ее, кажется мне, очень удобно облечь в драматическую форму. Дело-то вот в чем: внук, сговоренный с питомицей бабушки, влюбляется в портрет бабушки; его несколько времени дурачат, а потом примиряют с невестою. Мысль, чтоб переделать эту сказочку на комедию, пришла мне ночью.Гейнрих, летописец латышский; его выхваляет «Вестник» за простоту и сравнивает с Нестором.