Путешествие. Дневник. Статьи

МОЕЙ МАТЕРИ[648]

Предел безмолвный, темный уголок,

Немая пристань, где наставник-рок,
Спасительный, но в строгость облеченный.
Назначил мне приют уединенный,
Святыней будь сегодня для меня!
Я ныне полон чистого огня:
Объемлет горний пламень дух поэта,
Нет дыму в нем, ни духоты страстей.
Источник силы, теплоты и света,
Он мне Перуном не слепит очей,
Не жжет мне сердца пылом исступленья;
Из жилы в жилу токи вдохновенья
Лиются тихо, без мятежных бурь...
Так некогда по вертограду рая
Текла, луга и рощи напояя,
Являя неба дивную лазурь,
Река, родительница рек святая!
К кому ж простру я в благодатный час
Парящий на крылах восторга глас?
Не ветреным друзьям, питомцам мира,
Бряцает под моей рукою лира:
Забытый, не ищу вниманья их,
Но ты да слышишь звуки струн моих,
О лучший друг мой! о моя родная!
Ты, коей имя на моих устах,
Ты, коей память вечно мне драгая
В душе моей, когда, покинув прах,
Не зная ни оков, ни граней тесных,
Ношусь, ширяюсь в областях небесных
И выше звезд и солнцев узнаю
Не грозного для смертных судию,
Не бога, воруженного громами,
Властителя над бледными рабами,
Но кроткого и падших чад отца,
Но близкого, того, кто, благ без меры,
Врачует сокрушенные сердца
Елеем дивным животворной веры!
И он пошлет отраду и тебе,
Утешься: видит он, как о судьбе
Своих сынов рыдаешь и тоскуешь
И нас сынами скорби именуешь...
Но слез не лей: нет, не без бога мы!
Не сетуй! — наше солнце среди тьмы,
Наш пестун, и покров, и защититель,
Наш бог, надежда наша — вседержитель.
И много от его руки благой
Прияли мы — не ясной ли душой,
И радостной, и мощной даже в горе
Им брат мой наделен? — Пусть мрак кругом,
Пусть катится в ночи ревущий гром,
Но светлый день в его спокойном взоре.
«Жив бог мой!» — он вещает и с челом
Бестрепетным, без страха, без смятенья
Смиренно все встречает искушенья.
[Так, не таю: я мене тверд, чем он;
Так, исторгался малодушный стон
Из этих персей. Ныне ж со слезами
Пою и славлю господа: дарами]
Бесценными дарами датель сил,
Господь мой, и меня благословил.
Пусть упиваются любимцы счастья
Отравою земною сладострастья;
Пусть одеваются в ничтожный блеск,
Пусть слышат купленный за брашно плеск, —
Они умрут, и сгложет червь их кости,
Имен их не помянут даже гости,
Участники распутных их пиров, —
Я узник, но мой жребий не таков!

Меня взлелеял ангел песнопенья,

И светлые, чудесные виденья
За роем рой слетают в мой приют;
Я вижу их: уста мои поют,
И райским исполняюсь наслажденьем.
И да вещаю ныне с дерзновеньем;
Я верую, я знаю: не умрут
Крылатые души моей созданья.
Так! чувствую: на мне печать избранья.
Пусть свеется с лица земли мой прах —
Но я — счастливец — буду жить в веках.
Не весь истлею я: с очей потомства
Спадет покров мгновенной слепоты —
И стихнет гул вражды и вероломства;
Умолкнет злоба черной клеветы —
Забудут заблужденья человека,
Но воспомянут чистый глас певца,
И отзовутся на него сердца
И дев и юношей иного века.

Наступит оный вожделенный день —

И радостью встрепещет от приветов
Святых, судьбой испытанных поэтов
В раю моя утешенная тень.
Тогда я робко именем клевретов,
Великие, назвать посмею вас:
Тебя, о Дант, божественный изгнанник!
О узник, труженик бессмертный, Тасс,
Тебя, — и с ним тебя, бездомный странник,
Страдалец, Лузитании Гомер!
Вы образцы мои, вы мне пример.
Мне бед путем ко славе предлетели,
Я бед путем стремлюся к той же цели
Не плача же достоин жребий мой:
Я на земле, в тюрьме я только телом.
Но дух в полете радостном и смелом
Горе несется, за предел земной
И в ваш собор вступает светозарный.
Нет! мне не страшен черни смех коварной:
Я в скорби, в заточеньи, в нищете;
Но лучший ли удел вкушали те,
Которых имена вовеки громки,
Те, что стоят времен на высоте.
Поэты, к коим поздние потомки
Подъемлют блеском ослепленный взор, —
Светил вселенной вдохновенный хор?