Путешествие. Дневник. Статьи

БЛАГОСТЬ ГОСПОДНЯ

(«Du bist's dem Ruhm und Ehr», etc. Gallert)

Хвала и слава будь тебе,

Владыка, боже мой!
Ты пекся о моей судьбе,
Ты был всегда со мной.

К тебе взывал ли в страхе я —

Не тщетен был мой зов:
Благий! Премудрый! Длань твоя
Мой щит и мой покров.

На одр скорбей я пал стеня:

«Спаси!» — так я молил.
Ты спас, ты исцелил меня:
Хвала, источник сил!

Врагом бывал ли оскорблен —

Восплачусь пред тобой:
Ты дашь терпенье; враг прощен,
И в сердце вновь покой.

Блуждаю ли в своем пути,

Призраками прельщен, —
Промолвлю: «Путь мой освети!» —
Гляжу — и освещен.

Скорблю, нигде отрады нет:

«Ах, долго ль?» — вопию.
И утешенье твой ответ
На жалобу мою.

Ты бог благий, ты щедрый бог,

Отец того, кто сир.
В нужде, в соблазнах мне помог,
Ты шлешь мне мощь и мир.

Хвала! и горе твой посол:

Сближаюсь ли с тобой,
В нем слышу твой живой глагол;
Хвала, наставник мой!

Земля, и твердь, и поле волн

Твоей любови храм;
Твоих даров не мир ли ноли?
Хвала! ты дал их нам.

Хвала, хвала за кровь того,

Кто грешных кровью спас.
Наш бог и сына своего
Не пожалел для нас.

О сколь господь нас возлюбил!

Издай же песни, грудь!
Органом славы богу сил,
Народ господень, будь!

Он преклоняет слух на стон,

Речет — и стона нет.
Нас по искусе кратком он
Восхитит в вечный свет.

Мой дух, на милость уповай,

Которой нет конца;
Сколь благ твой бог, не забывай
И чти закон отца!

Я был сегодня в бане.

Прочел я еще два письма Краббева «Borough»; в 9-м превосходные две картины — осеннего тумана на взморье и гибели, которою неожиданный прилив угрожает приставшим к отмели, сухой во время отлива; в 10-м в другом (совершенно прозаическом) роде хорошо изображение приятельского общества за картами.

23 декабря

Прочел следующие три письма: из них лучшее 13-е. Жаль мне, что я сегодня разбил трубку, которая служила мне более полугода; я привык к ней, любил ее — надо же любить что-нибудь!

24 декабря

Великое достоинство в картинах, какие рисует Краббе, — необыкновенная живость: все у него так истинно, так естественно, что, кажется, не читаешь, а видишь то, о чем он говорит. В 18-м письме у него изображение предместья: в моих прогулках по улицам Замоскворечья, по Садовой, по Тверской-Ямской я сам это все видел, все точно так, тут совершенная природа. В 18-м же письме очень умное рассуждение о том, каково бедному в Доме общественного призрения, даже в самом лучшем.

25 декабря

Рождество. «Ныне радуюся, не яко скорби бысте, но яко оскорбестеся в покаяние: оскорбесте бо по бозе, да ни в чем же оттщетится от нас. Печаль бо, еже по бозе, покаяние нераскаянно во спасение соделовает; а сего мира печаль смерть соделовает».[655] Ты, боже, сердцеведец, ты видишь самые тайные чувства и помышления, ты лучше самого меня знаешь, какая печаль исполняла меня в день сей, день радости! Если точно тоска, печаль по тебе источник всякого блага, если смею сказать с Давидом: «Возжажда душа моя к богу крепкому, живому!», — то как и мне не назвать этого дня днем радости? В спасение же была мне тогда святая скорбь, которую ты, отец мой небесный, послал мне.

Вечером я перечитывал свои духовные стихотворения: их всего двадцать три; наконец, после ужина прочел я два письма Краббе: повесть в конце 20-го очень трогательна.

26 декабря