Путешествие. Дневник. Статьи

Еще продолжение статьи Снядецкого![666] и какое продолжение! Для образчика истин, которые изволит он предлагать самым диктаторским голосом, вот одна (она еще не из самых нелепых): «Где язык темен и невразумителен, там понятия неопределенны, вздорны, а может статься, и совсем нет их». Итак, для Фомы язык математики, для Андрея язык политической экономии, для Петрушки язык грамматики темны и невразумительны, потому что Фома, Андрей и Петрушка глупцы и невежи; тем не менее из аксиомы г-на Снядецкого следует, что, по невразумительности и темноте языка этих наук хотя бы только для Фомы, Андрея н Петрушки, понятия, излагаемые математикою, политическою экономною и грамматикою, неопределенны, вздорны и даже что в этих науках нет никакого понятия! С чем имею честь поздравить г-на виленского профессора.

«Мир поэта» Катенина[667] — одно из самых лучших лирических творений, какие только имеем на русском языке. Начало — о предметах поэтических у евреев, потом переход от евреев к грекам и окончание необыкновенно хороши.

Следующие стихи бесподобны:

И на крылах воображенья,
Как ластица, скиталица полей,
Летит душа, сбирая наслажденья
С обильных жатв давно минувших дней;
Ветр свежий веет от Востока,
От тучных счастливых земель,
Где мира и людей святая колыбель.

Изображение Авраама прекрасно; столь же почти хорошо свидание Иосифа с братьями. Эпизоду «Руфь» я подражал, однако же без намерения, в первой песни своего «Давида», а где Катенин говорит о Давиде, мы встретились почти слово в слово. Вот два стиха Катенина, которые у меня почти повторены:

Царь, пастырь, воин и певец,
Весь жизни цвет вобрал в себе едином.

Во второй половине «Промефей» Эсхилов единствен. Но лучше всего мне нравится окончание; оно напоминает окончание и Гетевой «Euphrosyne»[668] и Шиллеровой «Прогулки», но не есть им подражание. Стихи, каковы в этом случае:

Нет, нет! в лице их узнаю
. . . . . . . . . . . . . .
Я вижу, движется их строй,
Их очи смотрят, грудь их дышит...
Промолвите, герои древних лет,
Да жадный слух ваш глас услышит!
Хочу рукой моей коснуться вас... Ах, нет!
Нет их, нет никого!..
. . . . . . . . . . . . . .
Вокруг меня зари свет слабый льется,
Лицо горит, мрет голос, сердце бьется
И слезы каплют из очей, —

такие стихи являют поэта истинно восторженного, истинно исступленного: их и лучший подражатель никогда не напишет.

9 января

Нынешний день провел я прилежно и разнообразно: поутру занимался своею поэмою, после обеда писал письма, а, наконец, вечером прочел несколько статей в «Вестнике Европы», о которых, однако же, завтра, потому что устал.

10 января

Поутру сочинял, после обеда писал письма, а вечером читал, словом сказать, провел нынешний день, как вчерашний.

Очень дельная статья Арцыбашева «Два съезда князей» [669] (отрывок из Нестора). Как тут все живо и хорошо! Кажется, что все видишь: не лучше ли это наших так называемых прагматических историй? Противу последних очень умно вооружается и Сегюр[670] в предисловии к своему сокращению «Всеобщей истории».

Наконец, попалась мне статья довольно путная в «Вестнике Европы»: «Изяслав II, или Середина 12-го столетия в России» [671] Арцыбашева. Это отделение нашей истории удачно впоследствии обработано Полевым; но я уверен, что Арцыбашева труд ему был очень полезен.

11 января

Давно я не читал ничего Гофмана. В «Вестнике» его повесть «Счастье игроков»,[672] которой начало истинно мастерское. Под конец слишком много происшествий; однако же они, быть может, произвели бы сильное действие, если бы были более развиты, если бы были рассказаны не чересчур бегло и несколько спутанно. Особенно жена Менара стоила бы того, чтобы на ней остановиться.

В статьях Одоевского я везде узнаю своего любезного сотрудника: как все у него зелено! но из него мог бы выйти человек. Хотелось бы мне знать, что он теперь творит? Неужто женитьба его совсем переродила,[673] и он уж совершенно стал похож на тех, над которыми, бывало, так едко и неосторожно смеялся?

12 января

Много в «Вестнике» на 1823 года статей Одоевского. Не из лучших — «Дни досад».[674] Охота человеку, не знающему людей, писать карикатуры и называть их людьми!

Послание Загоскина «К Людмилу» [675] принадлежит к хорошим сатирам на русском языке, а число хороших сатир у нас не слишком велико: в нем много vers a retenir.[676]