Путешествие. Дневник. Статьи

Гораздо дельнее этих театральных критик Цертелева статья[825] «О подражательной гармонии»: в ней пространнее почти то же сказано, что в отметке 15 августа говорю я о сем украшении. Попались мне опять три мои пиэсы,[826] две в стихах, одна в прозе. Стихи «К самому себе» в отношении к механизму хороши, но по содержанию никуда не годятся; послание же «К Пушкину и Дельвигу» — послание, comme il у en a tant,[827] сверх того, написано очень небрежно; «Письмо лицейского ветерана к лицейскому ветерану» молодо, но вообще дельнее стихов. До сих пор в числе грехов моей юности нашел я только две пиэсы, которые читал не краснея: «К Матюшкину» и «Отчизна».

22 августа

Замечания Цертелева [828] на Востокова «Опыт о русском стихосложении» очень умны и доказывают, что рецензент — человек мыслящий; но едва ли основание их справедливо: едва ли справедливо, что в старинных русских стихотворениях существуют настоящие стопы; по крайней мере весьма сомневаюсь, чтоб не только легкие, но и тщательные поправки могли восстановить в сказках Кирши Данилова стихосложение, искаженное будто бы изустным преданием. Впрочем, попытка не шутка, а спрос не беда! Одно отдельное замечание Цертелева меня поразило — оно совершенно справедливо, но справедливо не только в отношении к нашим довольно неправильным простонародным стихам: «Скорее русские песни, — говорит Цертелев, — можно обвинить в излишней явственности гармонии (только не гармонии, а скорее мелодии), нежели в неощутительности оной». Другими словами: стихи, писанные простонародным размером, слишком однозвучны. То же самое можно сказать и о новейших дактилях, амфибрахиях etc. Несмотря на умничанья, на русском языке стих ямбический самый разнообразный, самый благозвучный и самый приличный всем родам поэзии, только надобно уметь владеть им, а это, конечно, труднее, чем употреблять наобум дактили, амфибрахии, пеоны и другие скачущие стопы.

23 августа

Был у меня пастор: давно не имел я счастия видеть его у себя; тем приятнее мне была беседа с ним.

Поутру я кончил лирическое стихотворение «Надежда»; завтра внесу окончание оного в тетрадь.

25 августа

Вчерашней отметки нет, потому что прежде времени нечаянно погасил свечу.

Сегодня я начал перечитывать 12-ю книгу «Илиады»; читал, впрочем, довольно лениво (на меня опять нашла сонливость). Не дурна в «Сыне отечества» на 1819 г. статья [829] «Мысли о необходимости внешней защиты государств». Слог В. Н. Каразина довольно дурен; мнения не всегда справедливы, — но люблю его читать, потому что у него есть мысли, а это главное: его «Речь об истинной и ложной любви к Отечеству» [830] я вчера прочел не без удовольствия. В «Сыне отечества» на 1818 и 1819 гг. два описания кораблекрушения,[831] одно написанное Н. Бестужевым, другое Ратмановым: сердце сжимается, когда читаешь изображение таких бедствий. Об известной сатире Милонова «На женитьбу в большом свете» [832] — ни слова: она прославилась одним неблагопристойным и двумя истинно острыми стихами; других примечательных в ней нет.

26 августа

Кончил 12-ю книгу «Илиады». Теперь язык греческий отложится месяца на три. Речь, произнесенная Карамзиным в российской Академии[833] 5 декабря 1818 года, невольно заставляет улыбнуться, — не содержанием своим, не слогом (хотя содержание и слог и не совершенно таковы, каковыми должны были быть в сем случае) — ...Шишков слушал Карамзина; Шишков должен был слушать, и слушать с изъявлением удовольствия, слова чувствительность, симпатия etc., слушать и некоторые мысли, которые он давно объявил ересью и, верно, не переставал и тогда считать ересью, сверх всего этого, слушать даже нечто похожее на поучение.

27 августа

Перечел я от нечего делать сказку про Еруслана Лазаревича. Кто бы подумал, что в ней есть места истинно трогательные? Но как не назвать трогательными следующих слов пленной царевны? На вопрос ее похитителя, есть ли на свете кто ее краше, — она отвечает: «Когда я была у отца своего и у матери, тогда я была красна и хороша, а ныне мое тело полоненное». Столь же прекрасно приветствие отца сыну, прибывшему неожиданно в отечество, утесненное нашествием неприятеля: «Дитятко мое милое, откуда ты как солнце воссиял и меня обогрел?». Есть даже место, которое я готов назвать высоким, — это начало единоборства Еруслана с своим сыном: «Не два ясные сокола слеталися, съезжалися два сильные богатыри, отец с сыном!». Выражения тут просты, уподобление также, — но оно здесь удивительно кстати употреблено, ибо заставляет обратить живое внимание на то, что должно произойти от необыкновенной встречи таких двух витязей, каковы оба Еруслана, витязей, которые, сверх того, в столь близком, им неизвестном отношении один к другому! Впрочем, это положение, истинно трагическое, сохранилось в русской сказке почти без перемены точно в том виде, в каком оно в Ша-Наме.

28 августа