Наконец нашел я и русскую проповедь[802]
совершенно в духе тех, которыми восхищался и наставлялся в собраниях Дрезеке, Чирнера, Рейнгарда. Это «Слово, произнесенное в день венчания и миропомазания покойного императора», проповеданное в ярославском кафедральном Успенском соборе семинарии ректором, ростовского Борисо-глебского монастыря архимандритом Феофаном; напечатано оно в «Сыне отечества» 1816 года в N 38. Предмет сей проповеди — славолюбие. После небольшого вступления, основанного на празднестве 15 сентября 1815 г., Феофан переходит кЧеловек создан для любви. Страсть. Ее происхождение. «Сердце, не любящее бога, непременно любит что-нибудь, как бога, так, как разум, не знавший истинного бога, поклонялся древу и камени, как богу». Сие что-нибудь — или нечто внешнее, или сам любящий; в последнем случае — тело или душа. От сего — похоть очес, похоть плотская — и
Если бы на русском было более подобных проповедей, было бы и пользы гораздо более, нежели от так называемых «
Вот и последнее число июля. Нынешний месяц, слава милосердому богу, я был здоров и не имел никаких неприятностей, что лучше даже самого здоровья.
Сегодня прохаживался я по плацформе во время грозы: она подействовала на меня вдохновительно; две хорошие строфы баллады, коею теперь занимаюсь,[803]
вылились из моего воображения под звуки грома, которыйФизическое действие же грозы было следующее: когда по возвращении моем вырубали мне огонь на трубку, трут вспыхнул гораздо скорее и, с большею силою, чем обыкновенно.
Письма Греча к Измайлову[804]
своею живостью довольно занимательны.О спорах же Загоскина и Измайлова [805]
покойный Грибоедов очень хорошо сказал:Один напишет вздор, Другой на вздор разбор; А разобрать всего труднее, Кто из обоих их глупее? [806]
Впрочем, это относится к Загоскину «Наблюдателю» и автору «Богатонова»: но автору «Юрия Милославского» [807]
Грибоедов, который так живо чувствовал все прекрасное, конечно, отдал бы полную справедливость.О нынешнем дне не знаю, что сказать. Я не был празден: но стыжусь отметить, что целое утро и два часа после обеда занимался своею балладою — и выходил не более пяти строф, из которых, сверх того, последняя едва ли не выбросится или по крайней мере переделается.
Прочел в «Сыне отечества» славную речь Златоуста[808]
о несчастии Евтропия, перевод Толмачева. Речь удивительна, и перевод довольно хорош. Но дело не в том: ужасно вообразить чувства Евтропия, когда произносил при нем Иоанн речь свою!