Не суждено мне было в миреС тобою встретиться, поэт,И уж на западе моих унылых летЯ внял твоей волшебной лире.Я миг гостил в земле твоей,Я сын иной судьбы, иного поколенья,Я не видал твоих очей,В них не приветствовал перунов вдохновенья,Но дорог ты душе моей.Успехов и похвал питомец, нег и блеска,Ты к буре бешеного плескаС рассвета своего привык;И не одной толпы ничтожный, шумный крикПревозносил тебя: младенческие рукиИсторгли первые из струн дрожащих звуки —И встрепенулся вдруг божественный старик,С живою жаждою к потоку их приникНе льстец победы, не удач служитель,Но он, — в продажный и распутный векПоэзии и веры воскреситель,Он — рыцарь, и певец, и честный человек,И жертв судьбы бесстрашный защитите ль,«Гигант-дитя!» — он о тебе изрек,Когда завидел, как, покинув мрак и долы,Ты, полный юных, свежих сил,Отважно к солнцу воспарил,Когда послышал те чудесные глаголы,Какие из-за туч ты, вдохновенный, лил!Под властью я рожден враждебных мне светил,И рано крылья черной буриЗатмили блеск моей лазури;Я тяжких десять лет в темнице изнывал,Умру в глухих степях изгнанья:Однако же как ты, такой же я кристалл,В котором радужно дробится свет сознанья;Один из вещих гулов яРыданий плача мирового;Душа знакома и мояС наитьем духа неземного.А ты? — не вечно и тебеСмеялось ветреное счастье...Ты также заплатил свой долг судьбе;Увы, мой брат! и ты вкушал же сладострастье,Неизреченную утеху жгучих слез;И вот же рок тебе нанесУдар убийственно жестокий...Воображаю я, как стонешь, одинокий,Как вопрошаешь ты немую эту ночь:«Итак, моя любимица и дочь?Ужели в самом деле зев пучины?..»Не договаривай! плачь, труженик певец,Тебе сочувствую: ах! ведь и я отец,Нож и в моей груди негаснущей кручины!С могилы сына моегоНад дочерью твоей, Уго, рыдаю ныне;В столице мира ты; я в ссылке, я в пустыне,Но родственная скорбь не то же ли родство?
6 марта
Как ни лениво пишу дневник, а под числом 6 марта у меня каждый год есть хоть небольшая отметка. В эту минуту моей Тиненьке минул год: дай бог, чтоб она выросла мне на радость! Путает меня несколько ее сердитый нрав. Я на прошедшей неделе было занемог опасно. Теперь лучше; только я сегодня себе опять повредил.
Вопрос: может ли возвыситься до самобытности талант эклектически-подражательный, каков в большой части своих пиэс Лермонтов? Простой и самый даже лучший подражатель великого или хоть даровитого одного поэта, разумеется, лучше бы сделал, если бы никогда не брал в руки пера. Но Лермонтов не таков, он подражает или, лучше сказать, в нем найдутся отголоски и Шекспиру, и Шиллеру, и Байрону, и Пушкину, и Грибоедову, и Кюхельбекеру, и даже Пфеффелю,[1363]
Глейму[1364] и Илличевскому. Но и в самых подражаниях у него есть что-то свое, хотя бы только то, что он самые разнородные стихии умеет спаять в стройное целое, а это, право, не безделица.
10 марта
Получил письмо от Юстины Карловны и — разрешение проситься в Кургановский уезд.
26 марта