Путешествие. Дневник. Статьи

Каждый из сих трех размеров имеет, можно сказать, особенный слог, слог того рода поэзии, коему он принадлежал первоначально. Смешивать сии три слога почти все равно, что говорить — по примеру наших бывших модников — лепетом, составленным из слов русских и французских, а сверх того, вмешивать выражения греческие и латинские. Употребление же различных размеров одного и того же рода не только позволительно, но, как нам кажется, должно послужить к обогащению языка и словесности.

Г. Катенин, к сожалению, соединил все три рода возможных стихосложений; не от того ли произошла шаткость и пестрота его слога?

Впрочем, публика и поэты должны быть благодарны г-ну Катенину за единственную, хотя еще и несовершенную в своем роде, попытку сблизить наше нерусское стихотворство с богатою поэзиею русских народных песен, сказок и преданий — с поэзиею русских нравов и обычаев.

В третьем номере стихотворения «К моей родине» г-на Плетнева и «Два певца» какого-то К.[1427] О сем последнем мы не скажем ни слова, оно очень посредственно. Г. Плетнев долгое время был слишком близким подражателем Батюшкова и Жуковского; но в его последних двух стихотворениях (в элегии, о которой здесь говорим, и в другой, отпечатанной в «Соревнователе» 12 книжке 1819 года под названием «Победа») мы с удовольствием приметили усилие, верную поруку за дарование, усилие выйти из толпы подражателей. Кто желает в этом увериться, пусть сравнит прежние стихотворения г. Плетнева с его последними. Мы приведем здесь несколько стихов, по которым читатель нашего «Зрителя» может без сравнения составить себе понятие о степени ироде поэтического таланта г. Плетнева.

Забуду ль в песнях я тебя, родимый край,
О колыбель младенчества златая,
Немой моей мечты прибежище и рай, (прекрасно!)
Страна безвестная, но мне драгая;

Тебя, пустынное село в глухих лесах,

Где, с жизнию обнявшись молодою, (превосходно!)
Я в первый раз смотрел, что светит в небесах,
Что веет так над зыбкою водою?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Могилы вкруг него (вкруг храма), обросшие травой,
Неровными лежащие рядами,
Куда, ребенком, я ходил искать весной
Могилу ту, меж серыми крестами,
(оборот прозаический)
Где мой лежит отец... младенца своего,
Меня, лишь на заре моей лобзавший;
Где, с тайным трепетом, я призывал его
И милой тени ждал, ее не знавши?
Забуду ль вас, о мирные луга,
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вас, низки хижины, к потоку с двух холмов
Лицем к лицу неправильно сходящи, (ново)
И зыбкий, ветхий мост, и клади меж брегов,
И темный лес, кругом села шумящий?

Г. Плетнев только должен обратить большее внимание на точность и стихотворность выражений и оборотов, должен приучить себя писать со тщанием, и мы уверены, что он со временем принесет честь русской словесности. Как, например, неприятно между хорошими его стихами читать следующее:

Прикрытые (луга) со всех сторон елями,
И обращенные под нивы берега,
И вас, поля, усеяны камнями;

Или:

Забуду ли тебя, о Теблежский ручей,
Катящийся в брегах своих пологих
И призывающий к себе струей своей
В жары стада вдруг с двух

полей отлогих.

В 4 номере превосходные два стихотворения: одно («Послание к Т...») с подписью: Варшава, другое («Ответ Фонвизина») вовсе без подписи.[1428] Мы можем поручиться читателю, что оба стихотворения одного и того же поэта; мы бы его назвали, но он сам того не сделал. Впрочем, что нужды: назовем Жуковского, назовем Батюшкова, и каждый произнесет имя поэта. Загадки всякого рода ныне очень в моде: мы надеемся, что наша столь же легка, как известная французская:

Je me nomme chapeau; on me met sur la tete:
Divine grosse bete![1429]

Мы не выписываем ни одного стиха из сих превосходных двух пиес, чтоб не прийти в искушение выписать их от начала до конца: а за это рассердится «Сын отечества».