Злодейства ужасом гоним,Бежит — и чает, что над нимВозжечься молнии готовыИ, мстительным огнем паля,Истнят рушителя закона;И что его, как Авирона,Поглотит гневная земля!Избег далече, небрегомый,Как вран, витая по горам;Но совестью своей жегомый,Безмерен чувствуя свой срам,Гнетомый злобой неисходной,Едва свободный воздохнуть,Невольно прерывает путь.Как туча на скале неплодной,Сидел он мрачен и угрюм;И мысли черные постыдны,Как в терние спешат ехидны,Спешат в его нечистый ум.. . . . . . . . . . . . . . .Как угль — в нем сердце потемненно;Проникнул трепет в тук костейИ в глубину души мятежной;Он весь дрожит, как легкий лист;И в слух его, как вихрей свист,Шумит глас мести неизбежной;И кровь им преданных на смертьСтремится на него, как море:Не смеет он, погрязший в горе,Воззреть с надеждою на твердь.Язвится светом благодатным,Как аспид, кроется во мгле,. . . . . . . . . . . . . . .Носящий ужас на челе,. . . . . . . . . . . . . . .Клянет себя и всю природу;В очах его густеет ночь.Но злодей взревел
От бездны сердца своего,И жизнь оставила его!И певец вопиет вслед отлетающей его душе: «Смертию казнь твоя еще не кончилась».
Познает позднее потомство,Как жизнь, отечество любя,Твое пред оным вероломствоИ клятвой проклянет тебя.Воссетует твоя отчизна,Что в ней приял ты бытие;И имя гнусное твоеЗлодеям будет укоризна.Изменник слову божества,Изменник долгу человека,От рода в род и род до векаТы будешь срамом естества!Се враны, привлеченны смрадом,Разносят плоть его в когтях;И гады, дышащие ядом,Гнездятся грудами в костях.Из недр, из устия вертепа,Шипят трижальные змии,И всем шипения сииВещают: здесь гниет Мазепа!Не зреют век красы весныВокруг сей дебри многобедной,И путник трепетной и бледнойБежит далече сей страны!Здесь оканчиваем свои довольно многочисленные извлечения, которые, однако же, далеко не исчерпали всей сокровищницы красот нашего писателя. Он привел нас в затруднение редкое, но тем более для нас приятное: перечитывая одно место, мы вспоминали о другом, недоумевали, не знали, которое предпочесть: вот бессомненное доказательство истинного дарования!
Скажем теперь слова два о достоинстве целого творения. Мы уже видели, что в оном мало эпического: но оно, без сомнения, дает князю Шихматову право на одно из первых мест между нашими лириками и поэтами-живописцами. Лучшие песни сей поэмы, состоящей из 8-ми, по нашему мнению, 1, 4 и 6; самые слабые 5 и 8; но 2, 3 и 7 содержат в себе много прекрасного; в особенности просим наших читателей прочесть в конце второй описание введения Петром наук и художеств в Россию, описание, принадлежащее роду весьма неблагодарному, т. е. поэзии поучительной: наш поэт умел вдохнуть и в сей отрывок жизнь, движение, заманчивость! Далее, в 3 песни пусть взглянут на изображение жестокой зимы 1708 года, зимы, которая, по словам поэта, на что ни дхнет, окаменит;
пред которою враги России валятся, каменные трупы!