Путешествие Феди Карасика

Петрику, конечно, завидно, что Федя поедет в Горький, но не будет же он ронять свое мужское достоинство и открыто завидовать дружку! И ведь сказанул тоже: «в Осиновское». Будто он на Луну с батей летит. Да в этом Осиновском Федя уже три раза был. Такое же займище, только подальше от Песчанки… Разве что вот с бреднем едут — интересно. Федя тоже не прочь бы побродить у песчаных отмелей, в заливчиках, но разве можно это сравнить с поездкой в Горький!

И потом весь день Федя, чем бы ни занимался, нет-нет да и вспомнит о письме тети Мани-маленькой. И чего, на самом деле, мама боится отпустить его одного!

А вечером, когда все дела были переделаны, отец с матерью сидели на ступеньках крыльца во дворе и вспоминали деревню Озябликово, в какой отец жил мальчишкой, деревню Выезд, где жила мама, когда она была девчонкой.

Федю медом не корми — дай послушать такое. Особенно интересно рассказывал отец. Он не просто рассказывал о событиях, о людях, а изображал. Смешно шепелявя, преображался в какого-то дядю Мишу, забитого мужичка, закабаленного своей женой — бой-бабой. «Опять, немой черт, бездельничаешь!» — кричала баба на мужичка. А мужичок, присогнув ноги в коленях, беспомощно прикрываясь сверху руками от возможных ударов скалкой, частил: «Дуняса, Дуняса, все сделал, хоросо все…» Отец во время рассказа, если требовалось по ходу действия, вставал со стула, выходил на середину горницы и в лицах изображал характеры.

Иной раз мама Федина возражала отцу, вспоминая что-то из далекого прошлого по-своему, отец не соглашался с мамой. Интересно было смотреть на них. Сами того не замечая, они превращались вдруг в мальчишку и девчонку, и тогда Феде очень хотелось побывать в их времени, в том, в котором они когда-то жили, побывать в тех местах. А отец и мать и сами не прочь бы съездить на родину, но дела не пускают.

…Сегодня причина этих воспоминаний — письмо оттуда. Федя не идет на улицу, крутится рядом: может, возобновится разговор о его поездке. Словно чувствуя состояние сына, отец говорит:

— И чего ты боишься Федора отправить — не понимаю. — Он нарочно называет Федю Федором, чтобы мама не думала, что Федя все еще маленький мальчик. Федя и сам вдруг, когда отец так назвал его, чувствует себя взрослым, самостоятельным мужчиной. А отец продолжает: — Сестра твоя родная просит тебя… Проводим парня до пристани, билет купим, на пароход посадим…

Отец говорит маме, а смотрит на Федю. Отец очень хорошо понимает Федю. Да и мама, конечно, понимает, только ей трудней, она все-таки женщина. И вдруг мама мужественно, словно идет на подвиг, говорит:

— Ладно, подумаем, — и тяжело вздыхает.

До темноты течет на крылечке неторопливый разговор отца с матерью. Федя сидит рядышком. Где-то на улице беспечные, не обремененные никакими серьезными мыслями, бегают Костя и Женька.

— Мария пишет, что сад запустили, следить некому…

— Известное дело, — размышляет отец, — помер Василий Андриянович, и мужских рук в хозяйстве нет!.. А Гаврюшка что?.. Он теперь заводской, из Горького раз в неделю наведается — и то хорошо.

Гаврюшка — это дядя Гаврюша. Федя видел его на фотокарточке в альбоме. На коне, с саблей на боку. Дядя Гаврюша не воевал, в войну он был еще мал. А фотокарточка — это когда он служил в армии, уже после войны.

— Ну что ж, спать, наверное, пора… Где там Костя с Женей?.. Федя, иди позови, — говорит мама, поднимаясь со ступеньки крыльца.

Федя идет к калитке. До него доносится, словно вздох, голос мамы:

— В Выезд так хочется!..

И на сеновале, когда уже угомонились и уснули Костя и Женя, Феде все слышалось мамино: «В Выезд так хочется!»

Теперь все будет зависеть от того, кто кого убедит: отец или мать. Голос самого Феди, в данном случае, не играет почти никакой роли. Мама его, как и отец, тоже любит… То есть что это значит «тоже»? Мама его любит, может, больше, чем кто-либо, но это и мешает.

Ну а что может случиться? Плавать Федя умеет хорошо, — уж будь спок! — не утонет. Пересадка в Горьком?.. Па-адумаешь, великое дело! Приедет на трамвае на железнодорожный вокзал, купит билет и поездом — до Гороховца, а оттуда — пешком до Выезда. Семь километров. Через Морозовку, Красное село. Он же прекрасно помнит и Красное село, в котором учился в школе в первом классе, и Морозовку. Через Морозовку сколько раз бегал он к бабушке в гости! А теперь-то Федя не какой-нибудь первоклассник, в шестой перешел, а мама все дрожит за него, как за маленького… Ну и что — пересадка, ну и что — в большом городе не бывал? Ну и что — по Волге две тысячи километров? Надо же когда-то и Феде привыкать к самостоятельности!.. И люди вокруг, не в пустыне будешь, среди людей. Чужие люди? Да разве люди чужие друг другу?..

Так думал Федя, не замечая, что мысленно возражает матери словами отца. Слова отца ему нравились больше. Еще он думал о том, чтобы о письме тети Мани-маленькой не забыли завтра и чтобы отец не передумал, не согласился с матерью. С чувством радостного ожидания, перемешанным с тревогой, и заснул Федя на сеновале.