Путешествие к вратам мудрости

То, что я увидел внизу, мне бы и в страшном сне не приснилось. Все гамаки были на месте, но в каждом лежал мертвый человек, руки и ноги свисали по бокам. Я произнес несколько слов, надеясь, что кто-нибудь очнется и ответит, но только тишина приветствовала меня. Осторожно пробираясь дальше, я поднял свечу повыше и глянул на одно из тел.

Жуткое зрелище. Лицо мужчины было изуродовано нарывами и волдырями, губы почернели, руки и пальцы оголены до мяса, словно кожу отморозило арктическим холодом. Я затаил дыхание, смекнув, на что я смотрю, поскольку был наслышан о чуме, распространявшейся по Европе, но не думал, что она проникнет так далеко на север.

Развернувшись на каблуках, я, как и тот человек до меня, рванул вверх по лестнице на палубу.

– Черная смерть! – проорал я. – Люди умирают от нее!

Грузчики в ужасе уставились на меня, а затем, сообразив, в какой они опасности, устремились по приставленным сходням на берег, где толпа уже бушевала, вопя: «Чума! Чума!» Я тоже бросился бежать во всю прыть, лишь бы только убраться с проклятого судна. Добежав до нашего постоялого двора, я бросился в ванну с обжигающей водой и отскреб себя дочиста. За окном слышался треск, то горели корабельные доски, и я понял, что горожане облили палубу китовым жиром и подожгли.

Моясь, я припоминал рассказы об этой страшной болезни. Нам говорили, что чуму в наши края занесли из азиатских стран вши, обитавшие в мехе заразившихся крыс. Тамошние грызуны были известны тем, что на азиатских кораблях, случалось, их плавало больше, чем людей, но купцы не желали мириться с тем, что их сундуки пустеют, пока суда стоят на приколе, где их очищают добела. Корабли стали идеальным транспортом для этой болезни, европейцы разнесли ее по миру, и мало кто из заболевших выживал, большинство, подцепив заразу, умирали, не протянув и недели.

Стоя голышом посредине комнаты, я обследовал свое тело с пальцев ног до головы, но не увидел ничего, что походило бы на необычные отметины, и я молча взмолился: пусть минует меня участь многих несчастных. В следующие несколько дней казалось, что так и будет. Лишь когда мы доехали до деревни Сигни, я почувствовал себя плохо, но к тому времени успел забыть о так называемых кораблях-призраках и решил, что просто съел что-то подпорченное.

Естественно, я ошибался. Чума проникла в мою кровь, и, открыв глаза, я увидел, что Сигни села подальше от меня, обмотав лицо шарфом, чтобы мое отравленное дыхание не проникло в ее ноздри. Я был уверен, что время мое наконец пришло и очень скоро я предстану перед лицом Господа и признаюсь, что последнее мое деяние на этой земле было соучастием в убийстве мужчины и его матери. Вот так еще две души пополнили список тех, чьи смерти отягощают мою совесть. Когда я протянул руку, ожидая, что Сигни в страхе отпрянет от меня, она взяла мою руку в свою, и я почувствовал такой прилив нежности, какой не испытывал с тех пор, как умерла моя жена.

Каким-то образом я выжил. А когда пришел в себя, Сигни была по-прежнему рядом.

– Долго я болел? – спросил я, и она улыбнулась, кладя холодную мокрую тряпицу мне на лоб.

– Почти три недели, – ответила она. – Но с каждым днем тебе становилось лучше. Большинству не становится. Лихорадка твоя унялась, и язвы начали заживать. Может, останутся рубцы, но с этим жить можно.

– А Беатэ? – спросил я.

– Я ее сюда не пускала, – покачала головой Сигни. – Со здоровьем у нее все хорошо. Чума ее не затронула.

– А в остальном?

– Трудно сказать. Она не совсем такая, какой я ее помню, но, наверное, это неудивительно. Ей понадобится время, чтобы восстановиться. Но она молода, а молодые, они жизнестойкие. Как и ты, похоже. Ты не раз был близок к смерти, но упорно избегал ее. Хотя во сне ты говорил странные вещи.

– Например? – спросил я, надеясь, что не брякнул ничего слишком вульгарного или похабного.

– Где находятся храмы Солнца и Луны? – спросила Сигни, и я наморщил лоб, поскольку никогда не слыхал о таких местах.

– Не знаю, – ответил я. – Я о них рассказывал?

– Да, и о Дороге мертвых.

– Бред больного, когда его лихорадит, – сказал я. – А твой муж и его мать?

– Мы с Беатэ прикатили камень обратно на место и закрыли колодец. Теперь они расплачиваются за свои преступления в следующем мире.

Я кивнул, не испытывая ни малейшего сочувствия к ним.

– Спасибо, что не отходила от меня. – Я попытался погладить ее по руке. – Думаю, я бы уже умер, если бы не ты.

– А я бы осталась без дочери, если бы не ты.

Позади Сигни открылась дверь, и я заглянул через ее плечо. В дверном проеме стояла Беатэ и смотрела на нас, но солнце светило так, что невозможно было уловить выражение ее лица. Почему-то у меня было ощущение, что она не улыбается.

Индия 1385 г. от Р. Х.