Путешествие к вратам мудрости

Кивнув, я пробормотал извинения, и – наверное, из любви к моему брату – она отпустила меня презрительным взмахом руки, предупредив, что об этом никому нельзя обмолвиться ни единым словом, после чего, свернув в коридор, Юай исчезла. Вынув болты из кармана, я пялился на них, осознав наконец всю серьезность того, что я сделал. Мне очень хотелось уехать из столицы, отчаянно хотелось, но разве жизнь ни в чем не повинной девушки не слишком высокая плата за мою свободу? Я взвыл от безысходности, и этот вой освободил меня от проклятья, что наложила на меня Ли Феньянь. Я бросился к комнате наложниц, а оттуда на балкон – в надежде укрепить перила. Но, едва приступив к починке, я услыхал шум, доносившийся из коридора, и, оглянувшись, увидел наложниц – посвежевшие от купания в ванне, облачившись в чистые ханьфу, они гурьбой выходили из своей комнаты. И остановились как вкопанные, ибо мужчин никогда не впускали в эту часть дворца; зажав ладонями рты, девушки не знали, смеяться им или вопить от ужаса.

Я поклонился, умоляя о прощении за то, что вторгся в их священное пространство. Изгоняя меня, Юай процедила сквозь зубы, мол, это было последним предупреждением, и если она еще раз застанет меня здесь, она доложит главе имперской гвардии, а тот, не колеблясь, удалит глаза из моей головы.

– Погоди, – умолял я, зная, что балкон по-прежнему небезопасен. – Ты должна сказать Хуань, чтобы она не…

– Ничего и никому я говорить не собираюсь, – рявкнула Юай, выталкивая меня на лестницу. – Убирайся, ты, развратная скотина, а иначе можешь не дожить до завтрашнего утра.

Часом позже я стоял в тени деревьев, наблюдая, как император садится на свое обычное место и поднимает глаза вверх, ожидая появления своей возлюбленной Хуань. Когда она появилась, я затаил дыхание, волнуясь и надеясь, что перила простоят до завтра, и тогда я вернусь и починю их. Закончив первую песню, Хуань подалась вперед, оглядывая город, раскинувшийся перед ней. Казалось, что все сложится хорошо, опасаться нечего, и я с облегчением выдохнул.

Вторая песня была даже красивее, чем первая, и, почти закончив, Хуань посмотрела вниз, улыбнулась и послала воздушный поцелуй своему возлюбленному императору. Обычно она исполняла только две песни, но на этот раз он попросил спеть еще, и когда ее голос опять зазвучал, я обратил внимание на фигуру, возникшую на противоположной от меня стороне императорского подворья, взиравшую вверх с не меньшим волнением, чем Гуан Цзун или я. То была императрица, моя презренная любовница, и она не вздрогнула, не отвернулась, когда наша птица певчая вновь запела.

В тот же миг грянул гром, сверкнула молния, наложница задрожала, балкон заскрипел, перила полетели вниз, а вслед за ними Хуань; упав с высоты в сто футов, она разбилась насмерть, из неподвижного тела торчали переломанные, неестественно согнутые конечности, кровь ручейком стекала к ногам Владыки Десяти Тысяч Лет[99].

Греция 1223 г. от Р. Х.

Следующую неделю я провел в одиночестве, если не считать крысиного семейства, в малюсенькой темной тюремной камере, мучаясь от голода и жажды и проклиная собственное непростительное себялюбие и мою ничем не объяснимую дурость. Когда покровитель моего брата Гергу Акило пригласил меня в свой особняк, я злоупотребил его гостеприимством, позволив его жене соблазнить меня, а затем сделавшись сообщником этой женщины, задумавшей убить любовницу своего мужа.

Должно быть, в долгих странствиях, затеянных с разрушительными и смертоносными целями, я забыл себя настоящего, но если я и испытывал жгучий стыд за содеянное мною, это чувство не шло ни в какое сравнение со жгучей ненавистью к Лике. В часы бодрствования я мерил шагами камеру, кляня имя и обворожительность этой особы, и лишь в те мгновения, когда заглядывал в себя поглубже, я признавал, что должен отвечать за свои действия и что в моем падении некого винить, кроме меня самого. Теперь на моей совести было четыре смерти. Как я мог допустить такое?

Гергу, богатейший торговец пряностями в Греции, с самого начала относился ко мне хорошо. Он даже вознаградил меня за то, что я обеспечивал безопасность его жены во время ее паломничества, сделав мне заказ – покрыть мозаикой стену его дома. И хотя я только и думал, что об отъезде, работал я с удовольствием, ибо минуло много времени с тех пор, когда мне предоставляли возможность заняться тем, что я так страстно любил. Я решил изобразить двенадцать канонических богов античной Греции[100], используя крошечные кусочки битого стекла и камня, дабы эти изображения ожили на моем мозаичном полотне.

– Скажите-ка, господин Умелец, – обратился ко мне Гергу всего за несколько дней до моего ареста, когда я работал над вертикальной фигурой Диониса, бога виноградарства; на моей мозаике он угощал плодами своего божественного промысла лежащую Деметру. – Как случилось, что человек с вашими талантами кочует по городам и весям, вместо того чтобы посвятить свои дни искусству?