Путешествие к вратам мудрости

Обнять моего брата и поблагодарить я не успел, солдат потащил меня к помосту и велел встать рядом с Лике, ее заметно трясло. Взглянув на нее, я попытался сказать что-нибудь на прощанье, но она резко отмахнулась от меня, и я решил, что она тоже хочет смириться с тем, что ее ждет, но в полном молчании. Из уважения к ее чувствам я прикусил язык и отвернулся.

Почти сразу же Оттон де ла Рош шагнул вперед и опять поднял руку, толпа послушно затихла. На углу помоста стоял палач с топором и колодой, готовый оборвать жизнь любого, кого Бог сочтет виновным.

– Эти два окаянных существа обвиняются в том, что они отняли жизнь у невинной девушки, – объявил Оттон. – Оба настаивают на своей невиновности, а значит, да предрешит Господь их судьбу. Смотрите!

Он указал на огромный бак, водруженный в центре помоста и украшенный символами огня, земли, ветра и воды. Бак, доверху полный свинца, разогрели огнем, что горел под днищем, свинец вернулся в жидкое состояние и теперь яростно бурлил, этакое оглушительное бульканье тьмы, жаждавшей поглотить нас всех. Оттон опять шагнул вперед, разжал ладонь и показал камень, который он держал над серединой бака. Я прищурился – на камне, казалось, было вырезано лицо, но чье, разглядеть было невозможно. Показав камень толпе, правитель Афин бросил его в котел.

– Все, что от вас требуется, – объяснял Оттон, – сунуть руку в бак и выловить камень. Если сможете это сделать, не причинив себе вреда, тогда вас объявят невиновными и отпустят на свободу сию же минуту. Но если свинец изуродует вашу руку, вас признают виновными и обезглавят. Первой пойдет бесстыжая жена.

Двое солдат шагнули к нам и потащили Лике к стальной посудине. Она отбивалась от них, норовя держаться подальше от паров и жара кипящего свинца, но солдаты были куда сильнее.

– Вытащи камень, – повторил Оттон. – Если откажешься, тебя медленно опустят в котел головой вперед.

Закрыв глаза, Лике бесшумно шевелила губами – молилась, наверное, – затем усмехнулась так, словно с этим миром ее более ничего не связывало, и опустила руку в жгучую мерзкую жижу по самое плечо. Такого крика я никогда в жизни не слыхивал. Столь дикий вопль могли издать разве что тучи, когда они порождали ураганы, что создали наш мир. В толпе тоже закричали – как от ужаса, так и от восторга, и как ни хотелось мне отвернуться, я не мог оторвать взгляд от моей напарницы. Вот она упала на землю, рука отсутствует, вместо нее жуткий обрубок у плеча.

– Виновна! – воскликнула госпожа Изабелла, вскакивая с трона. – Бог провозгласил ее таковой!

– Верно, – согласился Оттон и кивнул солдатам, те подняли с помоста пребывавшую в обмороке Лике и поволокли ее к палачу. Сознание все же вернулось к ней, но казалось, она плохо понимает, что происходит. Лике опустили на пол, голову прижали к деревянной колоде, палач замахнулся топором и мигом отсек ее голову от тела, кровь из трупа хлынула потоком. Отвернувшись в смятении, я встретился глазами с Гергу и понял, что он сокрушен казнью Лике. Надо полагать, было время, когда он любил ее.

– А теперь ты, – сказал Оттон, и я шагнул вперед, не желая, чтобы меня волокли солдаты, – мне хотелось проявить мужество перед смертью. Я глянул на свинцовое месиво в надежде на чудо, затем вытянул руку над котлом, ощущая, как жар расползается по моей коже, и замер, прежде чем позволить моей руке нырнуть в котел настолько глубоко, насколько ее хватит.

Вспышки боли не было. Но были видения. Странные видения. У меня на глазах мир менял окраску, пробуя различные цвета, а зрители, казалось, языки проглотили, как и Оттон де ла Рош, собственной персоной стоявший рядом со мной. Я видел мальчика, что, ухаживая за своим больным другом, кладет мокрую тряпицу ему на лоб. Мужчину, уплывающего в море на льдине. Монахов, сгорбившихся над рукописями. А потом, словно по общему согласию, толпа расступилась, создавая проход, и пожилая женщина, одетая во все черное, медленно прошла между людьми и поднялась по ступенькам туда, где стоял я. Глаза у нее были совершенно белые. Разумеется, она была слепой, но, встав передо мной, она словно глядела мне прямо в душу.

– Он не жжет, – сказал я.

– Жжет, – ответила она. – Но ты не можешь это ощутить. Не сдавайся, сын Макиры.

– Я умер? – спросил я. – Свинец убил меня?

Она покачала головой.

– Ты хочешь жить? – спросила слепая.

– Конечно, – ответил я.

– Где?

Я задумался. Слова сами выкатились из моего рта, а я даже не мог сообразить, что они означают.

– Среди звезд, – сказал я.

– Так и будет, – пообещала она, повернулась ко мне спиной и зашагала прочь. И когда она исчезла из вида, на меня обрушился шум, то невыносимый, то приглушенный, и, растерянно моргая, я увидел, что жители Афин стоят на тех же местах, где они стояли до моего испытания, глядят на меня и кричат во все горло от радости. А некоторые даже плачут.

– Твоя рука, – сказал Оттон и посмотрел вниз.

Я вынул руку из котла, на ладони лежал камень, который Оттон бросил в свинец. Я пялился на камень в потрясении. Все случилось и закончилось так скоро, что я едва понимал, что же на самом деле произошло.