Путешествие ко святым местам в 1830 году

Когда еще собралось немного бедуинов, я их не отгонял, ибо необходимо иметь для восхода на пирамиды по два человека тем, у коих кружится голова, особенно же для спуска внутрь здания, где без помощи их невозможно идти по скользким переходам; но вскоре их сошлось такое множество, что я уже не в силах был удалить их. Они бежали от меня по песку гораздо быстрее моей лошади, когда же я обращался назад, все шли за мною, издали умоляя меня знаками и указывая, чтобы я отослал других; так, почти с тридцатью бедуинами, достиг я пирамид. Их несколько усмиряли жезлом своим страж Мегемета Али и один из старшин, но не могли помешать им, несмотря на определенное мною число проводников, вслед за нами лезть на пирамиды. Они из ложного усердия иногда могут уронить неопытного, толкая его со всех сторон, и потому гораздо лучше всходить одному, хотя это несколько труднее. Бедуины воспользовались моим восходом на вершину пирамиды, и, когда после многих между ними драк я поставил в дверях стража и надеялся быть спокойным внутри здания, внезапно в его мрачных переходах начали появляться заранее скрывшиеся там арабы, неуместным усердием умножая пыль и духоту и со смехом принимая все удары. Они имели право радоваться побоям, потому что при выходе из пирамид криками и слезами получили желаемое: несколько левов, которыми их всегда наделяет не щедрость путешественника, но скука и усталость, и это самое причиной их неотступности. Но ничто не может их насытить; они всегда просят более и, только получив крепкий удар, отходят с коварной улыбкой, видя, что путешественник разгадал их и умеет с ними обращаться: должно, однако же, быть вооруженным и иметь при себе стража.

Пирамиды, некогда покрытые гладкой гранитной одеждой, которой остатки видны еще на второй из них, в древности не позволяли любопытству путешественников насладиться картиной, открывающейся с их высоты. Одни только соседние жители умели легко всходить на их скользкую поверхность, и до времен халифата никто не смел прикоснуться к священному покрову таинственных памятников; но арабы, проникнув во внутренность их, сняли и гранитную одежду. Обнаженные ныне, они двумястами тремя ступенями, (между коим есть некоторые вышиной слишком в два аршина) представляют трудный, но возможный восход на свою вершину. Не должно, однако же, воображать себе пирамиды огромными по вышине: в самой большей из них, к которой устремлено любопытство вселенной, только 65 сажень отвесной высоты, а могло быть до 70 с закрытым в песках основанием и неповрежденной вершиной; но масса здания необъятна: в основании каждого бока невступно 109 сажень, в самом же теле ее 263, 362 кубические сажени; громада невероятная! Таким образом высота подавляется обширностью квадратного основания, и только издали можно вполне постигнуть сию гору человеческих трудов и египетского терпения.

Египет открывается с ее вершины; я говорю Египет, ибо достаточно одного отрывка из его однообразной картины, чтобы иметь понятие о целом; а здесь, в самой огромной раме, является живописнейший из всех его видов, ибо в других нет Каира и пирамид. Древний, величественный Нил, святыня египтян и арабов, называющих его сладким морем, в низких берегах медленно катит свои желтые волны по узкой и бесконечной долине, заливаемой его осенними волнами и составляющей всю землю египетскую. По рубежу ее с обеих сторон тянется к югу пустыня, на левом берегу означенная низменными высотами Ливии, на правом – голой цепью гор Моккатама. К северу, на беспредельной равнине, разбегаются два рукава реки, образовавшие некогда плодоносную дельту. Нил и Египет – одно и то же. С вершины пирамид можно постигнуть, что был бы Египет без благодатного полноводья Нила. Все сие пространство возделанных полей, на пять или семь верст с каждой стороны реки, усеянное бесчисленными селами, огородами и пальмовыми рощами, обратилось бы в голые пески, которыми грозится жадная пустыня, беспрестанно борющаяся с Нилом, то уступая ему свои безжизненные недра, то заметая песками не всегда достигаемый им рубеж. Булак и старый Каир, пристани и предместья нового вместе с бесчисленными минаретами сей столицы, одной из обширнейших в мире, оживляют картину на противоположном берегу реки, и над всей грудой сих живописных зданий дико и величаво возвышается у подошвы Моккатама вышгород Каира, из скал иссеченный Саладином, как державный венец его в древней земле Египта.

Но если на правой стороне Нила так гордо стоит халифат во всем его блеске и славе, левая гласит только о фараонах и множеством пирамид, рассеянных по пустыне, напоминает века древнейшие, которых начало в волнах потопа, которых сонм, отдыхавший на сих священных вершинах, невольно кружит голову смертному, смело измеряющему под собой высоту пирамиды, но не бездну времен протекших. Один только Нил, их давний свидетель, беспечно течет по сей земле чудес рубежом двух времен, двух царств, столь разительно противоположных, привыкший сам быть предметом внимания народов и не дивиться их преходящим поколениям.