Путешествие на юг

В а л е р к а. Не уклоняйся, Машка. Вот тебе… раз… два… три… четыре… пять… Колдуй. А спички — костры в горах разжигать. Не веришь? Думаешь, курю? Не пробовал, и намерений таких нет. (Подняв два пальца.) Животными и растениями — клянусь! (Кладет первую спичку ей на ресницы.) Первую водворили. Дальше укладывай сама.

Маша укладывает спички.

Эй-эй, голову не задирай!.. Три.

Спички падают.

Три, Балагуева, а не пять! Преувеличиваешь. Украшая себя, не брезгуешь и враньем. (Покачнулся.)

Маша поспешно схватила его за рукав.

Хотя, Машка… Я ведь и сам вру.

М а ш а. Что ты, Валерка. Правдивее тебя я не встречала еще.

В а л е р к а. Вру! Помнишь, на теплоходе насчет Нины сказал?

М а ш а. Это я знаю.

В а л е р к а. Что ты знаешь, куриная твоя голова?

М а ш а. Что пошутил. Она же перед моим окошком живет. Ты и незнаком с ней. У нее поклонники — студенты уже.

В а л е р к а. Точно. Только я не пошутил, я соврал. Сделал уступку ложному самолюбию, оно меня и привело.

М а ш а. Ну и ладно, ну и соврал. С кем не бывает? Зла от этого никому не произошло. Посмеялась я над тобой, да и все.

В а л е р к а (приподнимаясь, грозно). Посмеялась?! И ты, Машка, посмела смеяться надо мной?

М а ш а (усаживая его). Да не вскакивай ты — упадешь. Не посмеялась я. Улыбнулась слегка.

В а л е р к а (усаживаясь). Другой разговор. Улыбку я прощаю. Во веки веков. Аминь. (Помолчав.) А Шурик твой дурак.

М а ш а. А вот этого не надо. Это ты от обиды говоришь.

В а л е р к а. Повторяй! Мой Шурик хвастун, бездарность и негодяй.

М а ш а. «Мой Шурик хвастун, бездарность и негодяй». Только какая же он бездарность, если на физика учиться пойдет?

В а л е р к а. А все физики бездарны, как пробки. И Шурик, и Эйнштейн. Повторяй!

М а ш а. «Как пробки. И Шурик, и Эйнштейн».

В а л е р к а. Эй-эй! Эйнштейна не касайся. Кто ты и кто он? Он теорию относительности… вообразил. А твоего божественного воображения только и хватило, чтобы горы с равнинами перемешать. Куце фантазируешь. Где у тебя крылья для полета, Балагуева? Где? (Шарит у нее за спиной.) Нет. Ни тебе вот такусеньких, ни цыплячьих — нет…

М а ш а. Пойдем. Не до темноты же сидеть.

В а л е р к а. И еще раз соврал. Не сходя с места соврал. Когда за Военно-Морские поднимали, я из рюмки пил. Это я уж потом. Отвернулся и опрокинул стакан. Назло. А, думаю, черт с ним со всем, пропадать так пропадать.

М а ш а (помолчав, не поднимая головы). Подлец!

В а л е р к а. Эй-эй, лежачего не бьют.

М а ш а (встает, с силой). Господи, до чего же подлец! Друзей отца не постыдился. В такой день! Я за-ради беды его с ним, как с малым дитем, говорю. Нянькаюсь с ним. Тебе жизнь первый раз на плечи-то надавила, попробовала, крепко ли на ногах стоишь. А ты и согнулся, распластался на земле. «Лежачего не бьют»… Сам придешь. (Идет.)

В а л е р к а (вслед). Маш-ка!

М а ш а (останавливается). Ну?

В а л е р к а. Не приду. По пересеченной местности не могу.

М а ш а. Родная земля. «По этим тропам с закрытыми глазами пройду, через расщелины перепрыгну, как горный козел» — сам говорил.

В а л е р к а. А-а, раскрылась-таки! Притворству конец? Из-за отца возишься со мной, а так на меня наплевать? Чем же ты, Балагуева, отличаешься от всех мерзавцев на этой земле?

М а ш а (подходит к нему). Валера! От горя да от беды одни добреют, у других характер в злобу идет. Гляди, озлобиться просто, это как в колодец сигануть. Выбраться — нелегко.

В а л е р к а (с трудом поднимается). А ты кто такая, чтобы морали мне читать?

М а ш а. Человек.

В а л е р к а. Да чего человеческого-то в тебе? Ноги? Глаза? Эти предметы и у мартышки есть. Утешительница нашлась! А ну, катись отсюда! Ван-Гог.

М а ш а (стараясь сдержаться). Валера, не надо. Это все нехорошее, все низкое в тебе говорит. Человек и в беде не должен себя забывать.

В а л е р к а. Опять прописи понесла! (Протягивает к ее лицу кулак.) А хочешь, кубарем покатишься с горы? Я тебе ускорение придам!

М а ш а. Имей в виду, я забываюсь, когда кулаками машут передо мной.

В а л е р к а (не отдавая себе отчета). А мне на твои эмоции наплевать. Ты чего прицепилась ко мне? Колючка ты! Бегаю я от тебя! Осел и тот бы допер, а эта как привязанная ходит следом, азбучные истины твердит. Гордости женской в тебе нет. Пальчиком тебя помани — вот так — ты и прибежишь.

М а ш а (дает ему пощечину). Фашист.

В а л е р к а (с удивлением пощупав щеку). Гляди-ка, пощечинами сыплет, как в кино. (Порылся в памяти, вытаскивая слово пообидней.) Дешевка ты, вот!

Маша снова бьет его — по одной щеке, по другой.

Ну все, Балагуева, молись!