Путешествие на край ночи

Марсель Эме Легенда и правда о Селине

Вокруг личности Селина создалась вредная легенда, в которой частично повинен он сам, ибо не предпринимал ничего, чтобы ее разрушить, и ему даже нравилось поддерживать ее.

Это легенда о человеке грубом, злобном, безжалостном в проявлении своей ненависти и в своей неприязни к людям; это также легенда о склонном к анархизму разрушителе и пессимисте, упивающемся отчаянием. Хотя видимости тогда ее подтверждали, подобная легенда совершенно далека от правды. Селин, разумеется, не был человеком покладистым или тем, кто легко забывал о причиненном ему вреде. Прощение зла, прощение обид не имели для него никакого смысла. Он мог в течении жизни достигать того, что не обращал на них внимания, но он о них не забывал. В его глазах прощение было если и не негативным, то по крайней мере не имеющим значения поступком, который не мешал злу существовать, а врагу — оставаться опасным. На людей и события он реагировал мужественно, свободно, ничего не принося в жертву прописям морали, считая, что одна из первых обязанностей человека заключается в умении постоять за себя. С его точки зрения, это был долг, от которого не только зависела гордость личности, но и ее физическое и нравственное спасение, ибо, спрашивается, каким образом человек, не обладающий здоровыми защитными рефлексами против своих врагов, сумеет защититься от общества и прежде всего от самого себя? Вот почему в своей жизни, как и в своем творчестве, Селин чаще всего разоблачал эту «самость» как наиболее грозного недруга человека. Что касается его суждений, его литературных, политических и прочих взглядов (по правде говоря, политика, в которой он видел некую изменчивую, низменно органическую материю, некое подчинение общества его же собственным отбросам, интересовала его весьма мало), то и здесь он тоже обнаруживал большую бойцовскую силу и не принадлежал к тем людям, что делят грушу на две половинки, чтобы доставить удовольствие собеседнику, пусть даже тот и его друг. Этот сильный нравственный характер способствовал развитию у него великодушия в чувствах, которое истолкователи совсем не выявили в его творчестве, хотя оно обнаруживает себя на протяжении всей его жизни. Он любил дружбу и всегда проявлял редкую верность в своих привязанностях. За то время, что он занимался врачебной практикой, которая оказала столь большое воздействие на его литературное творчество, он до конца своей жизни воплощал замечательную преданность профессии и бескорыстие. В последние годы он действительно открыл в своем доме в Медоне врачебный кабинет, хотя не ради выгоды, а больше ради того, чтобы снова завязать с медициной контакт, который не был бы чисто книжным. К нему приходили бедные пациенты, с которых он никогда не решался брать плату и которым сам покупал лекарства. Нет, Селин не был жестокосердным человеком, совсем наоборот. И той великой нежности, которую он совершенно естественно питал к детям и животным, достаточно, чтобы подтвердить это. Селина неистово упрекали за его антисемитизм, а это очень несправедливо. Воспитываемый родителями-антисемитами, противниками Дрейфуса, вечно недовольными мелкими коммерсантами, для кого евреи были не столько воплощением зла, а скорее опасными конкурентами, угрожающими отнять у них заработок, Селин вырос в атмосфере злобы против евреев. В порядке вещей, что он пропитался этой злобой и тоже стал антисемитом. Я не понимаю, почему ему вменяют это в преступление. Если родители-евреи воспитывают своих детей в духе ограниченного расизма, то они ведь тоже создают взрослых расистов. Каждый человек обусловлен своим воспитанием, средой, где протекло его детство (а также и другими факторами), и мы почти так же не выбираем свои убеждения, как не выбираем мы свой пол. Хорошо, возразят нам, Селин был антисемитом, но зачем ему надо было кричать об этом во всеуслышание? Пусть так, но, следуя этой логике, пришлось бы также задать себе вопрос, зачем ему надо было писать. Я боюсь, что его биографы и комментаторы, по крайней мере в ближайшее время, будут представлять себе Селина и судить о нем по автопортрету, который он пожелал сделать в своих интервью и разговорах с писателями в те пять или шесть лет, что предшествовали его смерти, но этот автопортрет на него ничуть не похож. По причине постоянной враждебности и клеветы, которые он испытывал со стороны трусливой и продажной прессы, Селин совсем не уважал французских журналистов. Он развлекался тем, что заставлял их блуждать по лабиринту своих крайних и противоречивых мнений, позволяя им разглядеть лишь искаженное и ничтожное отражение самого себя. Зная, что во Франции своего времени он единственный великий писатель, Селин с наслаждением взирал, как газеты третируют его либо с комичной снисходительностью, либо с высокомерным презрением.