Вернулась тетка Бебера с покупками. Она уже пропустила стопочку; скажу кстати, что она и эфир малость понюхивала, приобретя эту привычку, когда служила у одного врача и у нее болели зубы мудрости. Теперь из зубов у нее остались только два передних, но она никогда не забывала их чистить. «Кто, как я, служил у врача, тот знает, что такое гигиена». Она давала медицинские советы всем, кто жил не только по соседству, но и гораздо дальше, до самого Безона.
Меня интересовало, думает ли тетка Бебера хоть о чем-нибудь. Нет, не думала. Болтала без умолку, но никогда не думала. Когда мы с ней оказывались наедине, без любопытных вокруг, она в свой черед выжимала из меня советы. В известном смысле это было даже лестно.
– Скажу вам как врачу, доктор: Бебер – паршивец. Он с кулаком грешит. Я уже месяца два как это заметила и все думаю, кто его этой пакости научил. Ведь я же столько его воспитывала… Я ему запрещаю, а он опять за свое.
– Скажите, что так он с ума сойдет, – дал я классический совет.
Беберу, который нас слышал, он не понравился.
– Неправда, ничего я не грешу. Это меня Стерв? подначил.
– Вот видите, я так и знала, – вскинулась тетка. – Это мальчишка Стерво, которые на шестом живут. У них вся семейка ходоки. Дед, говорят, за укротительницами бегал. Нет, вы подумайте, за укротительницами! Скажите, доктор, уж раз вы здесь, нельзя ли сопляку какую-нибудь микстуру от рукоблудия прописать?
Я проследовал за ней в привратницкую, выписал анти-рукоблудную микстуру для мальчишки Бебера. Я был чересчур услужлив со всеми и сознавал это. Никто мне не платил. Я консультировал бесплатно, главным образом из любопытства. И зря. Люди мстят за сделанное им добро. Как и все остальные, тетка Бебера пользовалась моим голым бескорыстием. Больше того, грязно злоупотребляла им. Я уступал, врал. Подлаживался к пациентам. Что ни день, они своим нытьем все крепче брали меня за горло, подчиняли себе. В то же время они шаг за шагом раскрывали передо мной все уродства, которые прятали под прилавком своей души и не показывали никому, кроме меня. За такую пакость никакой ценой не расплатишься. Вот они и проскальзывали у меня между пальцев, словно осклизлые змеи.
Когда-нибудь я расскажу все, если, конечно, проживу достаточно долго, чтобы успеть все рассказать.
Погодите, гады! Дайте мне только еще несколько лет поластиться к вам. Не убивайте меня раньше. С угодливым и обезоруженным видом я выложу все. Тогда, уверяю вас, вы разом шарахнетесь подальше, как слюнявые гусеницы, приползавшие в Африке загаживать мою хижину. Вы у меня станете еще более изощренно трусливыми и настолько грязными, что, может быть, передохнете хоть от этого!
– А сладкая она? – спрашивает Бебер про микстуру.
– Не давайте этому паршивцу сладкую, – наставляет меня тетка. – Он не заслужил сладкой, да потом и без того у меня достаточно сахара ворует. Он, нахал, насквозь порочен. Кончит тем, что родную мать зарежет.
– А у меня нет матери, – не теряясь, сухо парирует Бебер.
– Ах ты говнюк! – вспыхивает тетка. – Будешь вякать – ремнем выхожу.
И она отправляется за ремнем. Но Бебер уже удирает и кричит ей из коридора: «Шлюха!» Тетка краснеет и возвращается ко мне. Молчание. Мы меняем тему.
– Вы бы, доктор, заглянули к даме из бельэтажа дома четыре по Девичьей улице. Муж ее служит у нотариуса, я ему про вас говорила. Сказала, что из врачей вы с пациентами самый обходительный.
Я сразу догадываюсь, что она врет. Ее любимый врач – Фанфарон. Она рекомендует его, где только может, на меня же капает при каждом удобном случае. Моя гуманность пробуждает в ней животную ненависть. Не следует забывать: она сама животное. Но Фанфарон, которым она восхищается, требует уплаты наличными, а со мной можно посоветоваться и за так. Если уж она отрекомендовала меня, значит, предстоит что-то бесплатное или какое-нибудь грязное, подозрительное дельце.
Уходя, я все-таки вспоминаю о Бебере.
– С мальчиком гулять надо, – говорю я ей. – Он мало бывает на воздухе.
– Куда же мы пойдем? Мне ведь из привратницкой надолго отлучаться нельзя.
– Ну, хоть в парк с ним ходите по воскресеньям.
– Да там еще больше народу и пыли, чем здесь. Люди друг на друге верхом сидят.
Справедливое возражение. Я прикидываю, какое бы другое место ей подсказать.
Наконец несмело предлагаю – кладбище.
Кладбище – единственное место в Гаренн-Драньё, где еще остались деревья и немножко простора.
– Ой, и верно. Я о нем не подумала. Туда походить можно.
Тут возвращается Бебер.
– Будешь, Бебер, ходить со мной гулять на кладбище? Видите, доктор, его и насчет прогулок надо упрашивать: он же упрям как осел.