Путешествие на край тысячелетия

Но взгляд врача не сразу обращается к больной — прежде всего он ищет маленького андалусского рава, и не затем лишь, чтобы тот поскорее перевел ему на язык просвещенных людей, что это за боли мучают молодую магрибскую женщину, сводя ее шею в страдальческой судороге, но и для того, чтобы выведать у рава, чем же кончилось их великое сражение с рейнскими евреями и как решилась судьба второй жены. Но маленького рава нет, и не видно также второго фургона, как недостает и той изящной, но суровой и проницательной отстранившейся женщины, что в прошлый раз окатила его презрением за переход в другую веру и гневом — за отречение от прежней. И поэтому у врача не остается иного выхода, кроме как выуживать из Бен-Атара, с помощью ломаного языка отеческих молитв, хоть какой-то намек на причину страданий этой больной, которой, судя по затянутому багровой пеленой взгляду, лучше бы не лежать здесь, на открытом всем ветрам речном берегу, на глазах у лотарингских стражников, а поскорей оказаться в постели, и притом в какой-нибудь затемненной комнате, ибо ясно уже, что ее кровь кем-то или чем-то отравлена.

И хотя этому вероотступнику, всего лишь обратившемуся в христианство, а не родившемуся в нем, надежней и спокойней было бы совсем не впускать в свой дом евреев, даже по случаю болезни, но врач, видимо, не может побороть жалость при виде страданий второй жены, да к тому же его явно не покидает и страстное желание поближе познакомиться с евреями другой породы. И поэтому он предлагает Бен-Атару перенести больную в его дом, где он сможет сражаться с болезнью с помощью тех лекарств, снадобий и медицинских инструментов, что всегда готовы прийти на помощь хрупкой человеческой жизни, — не зря ведь эту жизнь порой сравнивают с быстро промелькнувшей тенью или упорхнувшим сном. И, по мнению врача, было бы хорошо, если бы с ними отправилась и первая жена, потому что тогда она еще успеет приготовить путникам кошерный ужин перед суточным постом Йом-Кипур, ведь Верден — не тот город, где сердце заезжего еврея может возрадоваться при виде другого еврейского лица.

И теперь, когда выясняется, что Бен-Атар тревожился не зря, он немного приободряется, услышав, что советует ему этот врач, который, несмотря на вероотступничество, не теряет в его глазах ни грана от своей учености или человечности. А поскольку магрибский купец и раньше сомневался в том, что раву Эльбазу, даже с помощью золотых монет, удастся в самый канун Судного дня уговорить восемь достойных евреев Меца покинуть свои семьи и синагогу и отправиться почти за тридцать парс в маленький пограничный Верден, чтобы образовать временный, путевой миньян для незнакомого им еврея, одну из жен которого свалила болезнь, он приходит к заключению, что нет никакого смысла и дальше томиться за городской стеной в ожидании Эльбаза. Тем более что раву было ясно указано, что в случае неудачи ему не стоит спешить в Верден, а лучше провести Судный день вместе с сыном среди евреев большой общины — пусть отмучает и освятит там свою душу в посте и молитве, и соберет вокруг себя всю тамошнюю общину, и вознесет с нею ко Всевышнему мольбу о полном исцелении больной жены и о душевном спокойствии здоровой. Ведь молитва тех, кто просит в пользу отлученного человека, по-прежнему сильнее молитв самого отлученного.

А тут, слава Господу, полуденное солнце покидает наконец пределы ашкеназской Лотарингии, неторопливо переползая в земли франкской Шампани, и в душе начальника стражи просыпается жалость при виде страданий молодой еврейки, и он разрешает сопровождающим ее чужеземцам войти вместе с их фургоном внутрь городских стен. Усталые лошади медленно прокладывают себе дорогу среди каменных надгробий славянских язычников, закончивших свою жизнь в христианском рабстве, и матрос-возница с величайшей осторожностью подводит фургон к небольшой площади перед маленькой церквушкой. Там, у входа в дом врача, стоит его жена, сумрачно глядя на приближающихся гостей и прижимая к себе двух вцепившихся в ее огромный передник маленьких детей, которые смахивают на взаправдашних лотарингских детишек, разве что выглядят чуть печальней. Здоровяк-исмаилит и молодой черный раб пытаются было помочь Бен-Атару спустить вторую жену из фургона, но он решительно отодвигает их плечом, отвергая любую чужую помощь и позволяя прикоснуться к ней лишь теплым, сильным рукам первой жены. Вместе с ней он бережно ведет больную под руки к двери, и, когда та снова видит тот дом, к которому две недели назад так взволнованно потянулась ее душа, у нее на лице проступает слабая улыбка. И она даже задерживает на мгновенье шаги, будто надеется, что ей вот-вот послышится то чудное, сплетающееся двухголосие, которым тогда, на пороге этого дома, бродячие музыканты уплатили хозяину за умелое исцеление.