Путешествие на «Снарке». Рассказы

– Прекрасная лагуна, капитан, – пробормотал Мак-Кой, оглядываясь.

– Да, лагуна прекрасная, но если бы не вы, нам бы никогда ее не разыскать.

Три шлюпки быстро приближались к песчаному, усеянному кораллами берегу; чуть дальше, на опушке рощи кокосовых пальм, виднелось с полдюжины хижин, а около них десятка два испуганных туземцев во все глаза глядели на огромное полыхающее чудище, подошедшее к их острову.

Шлюпки коснулись земли, и команда шхуны ступила на белый песок.

– А теперь, – сказал Мак-Кой, – мне надо подумать о том, как вернуться на Питкэрн.

ДЬЯВОЛЫ НА ФУАТИНО

1

Из многочисленных своих яхт, шхун и кечей, сновавших между коралловыми островами Океании, Гриф больше всего любил «Стрелу»; это была шхуна в девяносто тонн, очень похожая на яхту и, как ветер, быстрая и неуловимая. Слава о ней гремела еще в ту пору, когда она перевозила контрабандный опиум из Сан-Диего в залив

Пюджет или совершала внезапные набеги на лежбища котиков в Беринговом море и тайно доставляла оружие на

Дальний Восток. Таможенные чиновники ненавидели ее от всей души и осыпали проклятиями, но в сердцах моряков она неизменно вызывала восторг и была гордостью создавших ее кораблестроителей. Даже теперь, после сорока лет службы, она оставалась все той же старой славной

«Стрелой»; нос ее по-прежнему с такой быстротой резал волны, что те моряки, которые ее никогда не видали, отказывались этому верить, и много споров, а порой и драк возникало из-за нее во всех портах от Вальпараисо до

Манилы.

В тот вечер она шла в бейдевинд: грот ее почти обвис, передние шкаторины всякий раз, когда шхуна поднималась на гладкую волну, вяло колыхались; дул слабый, едва заметный бриз, и все же «Стрела» легко делала четыре узла.

Уже больше часа Гриф стоял на баке у подветренного борта, облокотясь на планширь, и смотрел на ровный светящийся след, оставляемый шхуной. Слабый ветерок от передних парусов обдавал его щеки и грудь бодрящей прохладой. Он наслаждался неоценимыми качествами своей шхуны.

– Какая красавица, а, Таути? Чудо, а не шхуна! – сказал он, обращаясь к вахтенному матросу-канаку, и нежно похлопал рукой по тиковому фальшборту.

– Еще бы, хозяин, – ответил канак низким, грудным голосом, столь характерным для полинезийцев. – Тридцать лет плаваю под парусами, а такого не видал. На Райатее мы зовем ее «Фанауао».

– Ясная зорька, – перевел Гриф ласковое имя. – Кто ее так назвал?

Таути хотел уже ответить, но вдруг насторожился и стал пристально всматриваться вдаль. Гриф последовал его примеру.

– Земля, – сказал Таути.

– Да, это Фуатино, – согласился Гриф, все еще глядя туда, где на чистом, усыпанном звездами горизонте появилось темное пятно. – Ладно. Я скажу капитану.

«Стрела» продолжала идти тем же курсом, и скоро мутное пятно на горизонте приняло более определенные очертания; послышался рокот волн, сонно бившихся о берег, и блеяние коз; ветер, дувший со стороны острова, принес аромат цветов.

– Ночь-то какая светлая! Можно бы и в бухту войти, кабы тут не такая щель, – с сожалением заметил капитан

Гласс, наблюдая за тем, как рулевой готовился намертво закрепить штурвал.

Отойдя на милю от берега, «Стрела» легла в дрейф, чтобы дождаться рассвета и только тогда начать опасный вход в бухту Фуатино. Ночь дышала покоем – настоящая тропическая ночь, без малейшего намека на дождь или возможность шквала. На баке где попало завалились спать матросы, уроженцы острова Райатеи; на юте с той же беспечностью приготовились ко сну капитан, помощник и

Гриф. Они лежали на одеялах, курили и сонно переговаривались: речь шла о Матааре, королеве острова Фуатино, и о любви ее дочери Наумоо к своему избраннику Мотуаро.

– Да, романтический народ, – сказал Браун, помощник капитана. – Не меньше, чем мы, белые.

– Не меньше, чем Пилзах, – сказал Гриф. – А этим немало сказано. Сколько лет прошло, капитан, как он удрал от вас?

– Одиннадцать, – с обидой в голосе проворчал капитан

Гласс.

– Расскажите-ка, – попросил Браун. – Говорят, он с тех пор никуда не уезжал с Фуатино. Это правда?

– Правда! – буркнул капитан. – До сих пор влюблен в свою жену. Негодяйка этакая! Ограбила она меня. А какой был моряк! Лучшего я не встречал. Недаром он голландец.

– Немец, – поправил Гриф.

– Все одно, – последовал ответ. – В тот вечер, когда он сошел на берег и его увидела Нотуту, море лишилось хорошего моряка. Они, видно, сразу понравились друг другу.

Никто и оглянуться не успел, как она уже надела ему на голову венок из каких-то белых цветов, а минут через пять они бежали к берегу, держась за руки и хохоча, как дети.

Надеюсь, он взорвал этот коралловый риф в проходе. Каждый раз я тут порчу лист или два медной обшивки…

– А что было дальше? – не унимался Браун.