В тот раз я впервые столкнулся с традицией "ноги на стол". И теперь постоялец гостиницы далекого Хартума своими манерами показывал, кто он и откуда.
Мои спутники собрались на верхней палубе парохода и беседовали. Памятуя о своих обязанностях, я просил их ради самого Аллаха не пить сырой воды и не есть немытые фрукты. Они выслушали меня в молчаливом согласии и утвердительно закивали головами.
-- Почему вы не пошли с нами в город? -- спросил кто-то.
Я промолчал, чтобы не наговорить им дерзостей.
-- Нехорошо отрываться от общества,-- принялся поучать другой.
Он долго читал бы мне нотации, как вести себя, но мое терпение лопнуло. Я обрезал его, сказав, что это не я оторвался от общества, а благородное общество бросило меня одного.
В это время прибежал запыхавшийся Алланазар-кори и еще издали оповестил:
-- Знаете какая здесь жара? Сто два градуса! Раздались возгласы удивления и тревоги.
-- Неужели?!
-- Не может быть!
-- Кори, вы это сами видели или кто-нибудь вам сказал?
-- О, милостивый Аллах, неужели человек будет лгать на пороге хаджжа?! Конечно, видел своими глазами!
Алланазар-кори говорил правду. Он просто не знал, что термометр, висевший у трапа при входе на пароход, градуирован по шкале Фаренгейта. По Цельсию температура была около тридцати девяти градусов. Но я ничего не сказал. Пусть себе считают, что на пути к обители Аллаха они сносили неслыханные муки и в жару, при которой вода превращается в пар, безропотно творили свои моления.
Казначей вынес из каюты какую-то книжицу, которая оказалась путеводителем паломника -- сводом правил и законов хаджжа. Еще в Москве Кори-ака рассказал нам об этих установлениях. Теперь по его поручению опытный хаджи должен был провести вторую беседу.
-- Иншалла, как услышим весть о том, что самолет готов, моментально нужно совершить святое омовение и надеть ихрамы.
Ихрам -- одеяние паломника. Куском бязи длиной в два-два с половиной метра оборачивают тело ниже пояса. Другой кусок побольше перекидывается через левое плечо и пропускается под правую подмышку, закрывая верхнюю часть тела. На ноги надевают те самые чувяки, к которым не прикасалась игла. Во время облачения в ихрам мы должны как можно громче выкрикивать следующие слова:
Лаббайка, Аллахумма, лаббайк!
Ла шарика лака, лаббайк!
Инна-ль-хамда ва-н-ни мата ва-ль-мульк.
Ла шарика лака!
{Мы явились перед тобой, о Аллах, мы пред тобой.
Ты один, нет у тебя сотоварищей. Мы -- пред тобой,
Только ты достоин хвалы, благ и богатства.
Ты один, нет у тебя сотоварищей}
Этот аят нужно знать наизусть, потому что не только облачаясь в ихрам, но и в течение всего хаджжа нам придется бессчетное число раз повторять его.
Как только мы вступим на священную землю родины пророка, иншалла, тотчас отправимся в путь к благословенной Мекке и, достигнув Каабы Аллаха, совершим таваф, то есть обрядный обход вокруг святыни, затем выпьем священную воду из колодца Замзам { Источник в Каабе} и пустимся в поход к великому холму Арафат, у подножия которого нужно провести хотя бы одни сутки. Еще сутки проведем у подножия столь же святой горы Муздалиф, а трое суток, иншалла, уйдут на молитву, жертвоприношения и обряд камнебития проклятого шайтана в священной долине Мина. После этого мы вернемся в благославенную Мекку, некоторое время проведем в хождении вокруг Каабы Аллаха, опять вкусим целительную воду Замзам, после чего, иншалла, отправимся в Медину к месту упокоения тела последнего пророка.
Впрочем, к названиям городов и местностей Аравии мы обязаны впредь добавлять достойное их прилагательное. Например, морской и воздушный порт Хиджаза, город Джидду, следует называть почтенная Джидда, Мекку --благословенная Мекка, Медину--лучезарная Медина. Таково требование мусульманской этики.
Что ж, если наши славословия прибавят авторитет этим местам, мы готовы.
Инструктаж по хаджжу закончился. Началась вольная беседа. Один из кори поведал о редкостных чертах характера нашего пророка. Вестник божий был весьма милосерд. Однажды, когда он беседовал со своими сподвижниками, к нему подошла кошка и растянулась на подоле его халата. Когда любимцу всевышнего понадобилось встать, то, не желая тревожить сон кошки, он отрезал подол и лишь затем поднялся с места.