Бранд успел вычислить, что пропадет из их поля зрения между двумя домами и, едва зайдя туда, активировал Отвод Глаз и максимально бесшумно и быстро устремился к переговаривающимся. Пока они очнулись, уже успел оказаться за их спинами и словно бы вышел из тени. На фоне общей вони обгаженные штаны прошли практически незамеченными.
Разумеется, они попытались задать деру, но Воля Бранда придавила их к земле.
— Кто обещал вам гору сокровищ за меня? — спросил он.
Орк замкнулся и пытался не трястись от страха, человек смотрел исподлобья, жадность в нем перевешивала страх. Пока перевешивала. Бранд вспомнил жреца Пентрока и мысленно покачал головой. Вряд ли кто-то стал бы замыкать уста заклинаниями, но стоит ли рисковать?
— Ответите на вопросы и получите тысячу золотых, — Бранд тут же продемонстрировал их. — Или я просто сдавлю вас и выжму ответы, как воду из камня.
— Но ведь в камнях нет воды, — возразил человек.
Бранд поднял валявшийся у ног камень и сжал его в кулаке, наружу посыпалась каменная пыль.
— Смотри-ка и правда нет, — заметил он.
— Не надо выжимать из нас ответы, — быстро сказал человек, — мы и так скажем. Не знаем, кто обещал за вас гору сокровищ, но слух дошел, верный слух, с клятвами на пенте, что тот, кто украдет записи у вас, озолотится!
— Какие записи? — спросил Бранд.
— Записи с драконьих гор, там все самые главные клады драконов расписаны, вы к ним ходите и по чуть-чуть берете, а сокровищ там столько, что всем на сто лет хватит!
Хитро, подумал Бранд, ничем не выдавая своей реакции. Если что и могло отключить у живых разум, так это жажда наживы и уровней. Кто-то да не устоит, поддастся жадности, кому-то может да повезет и украдет дневники хозяина подземелий. Карт кладов не найдет, конечно, можно будет купить по дешевке или украсть уже у самого вора. Никакого риска, ведь не указано, что нужно кому-то нести дневники, а значит и сам Бранд не сможет пройти по следу и пожать горло тому, кто пустил слух.
А что погибнут эти вот рядовые уголовники, так их и не жалко, ни распускателю слухов, ни Бранду.
— И как вы собирались их выкрасть?
Тот, кто все это затеял, знал Бранда или представлял в целом реакцию и подстраховался. Нет, наверное, все же знал, что Бранд не продаст и не отдаст дневники. Кто-то из ближнего круга проболтался о них? Или боги решили опять протянуть чужие руки, но зачем это им?
— Так вы же эта, ваше геройство, — чуть смутился человек, — ну неудобно такое говорить.
— Неудобно дракону в задницу заглядывать, — ответил ему Бранд присловьем героев. — Ну?
— Вы же долго у Провала жили, там и пристрастились к этим, демоницам, — человек показал руками, к каким именно, — иногда говорят, прямо на поле боя… гм.
Бранду стало смешно и вспомнился Старый Ворчун Мион. Вполне возможно, сейчас Три Стрелы как раз этим и занимался, только уже с королевой Алавии, и от этого Бранду почему-то стало еще смешнее.
— Демоны то по всему Мойну прорвались, а вы их, значит и того, — еще несколько пошлых жестов и движений всем телом. — И теперь вот к демонологу Шадрону ходите, чтобы он вам вызывал, значит.
Бранд не выдержал и захохотал на всю Вонючку. Швырнул обещанные монеты, человека снесло к стене, после чего вышел наружу, под лай собак и голоса обитателей Кивня, проснувшихся от его хохота.
К воротам особняка демонолога Бранд подходил, все еще посмеиваясь. Шэханька, которую звали Сили-Сили (на острове Шэхань верили, что двойное одинаковое имя притягивает и повышает атрибут Удачи), открыла и поклонилась:
— Господин ожидает вас.
— Мос почти достиг наивысшей точки, — заявил Шадрон, сидевший во дворе, рядом с уже начерченным восьмиугольником, в который был вписан круг и в него ромб.
В центре алел багровый глаз, словно отражая в Бранда зеленоватый свет Моса. Золотистый Бос словно отсутствовал на небе, светил так слабо, что требовалось усилие, дабы его разглядеть. Как заявил сам Шадрон пару дней назад, в ночи однолуния призывы демонов проходят легче, ритуалы становятся мощнее.
— В свете лун во мне словно просыпается поэт, — продолжил Шадрон мечтательным голосом, подставляя руку под лучи лунного света, словно опуская их в воду. — Мне хочется выть на луны о своем счастье и писать стихи, сравнивая их с глазами любимой, а тело ее с этим лунным светом и мягкими облачками.
— Так может профессию тогда сменить? — спросил Бранд.
Шадрон вздрогнул и посмотрел на него, словно не понимая, откуда здесь взялся старый герой. Влюбленность и лихорадка страсти и телесной любви, бушевавшие каждый вечер и ночь, делали его рассеянным и мечтательным, словно наивного юношу из романов. Шадрон то и дело начинал говорить об Ордане, вызывал демонов, чтобы те таскали ей посылки, цветы и записочки, и все рвался просветить Бранда, какая же Облако мягкая и воздушная. К счастью, сама Ордана не лезла в новую конфронтацию с Брандом, возможно, тоже поумнела за эти три с лишним десятка лет.