Путешествие по России голландца Стрюйса

11-го ехали еще через небольшой лес, по миновании которого прибыли в большое село Никола-Деревянной, Nicolo-Direveno. Отсюда мы увидели город Москву, к которой так давно стремились; а вечером, наконец, въехали в нее [48]. Первую ночь провели в одном предместье, а на следующий день поместились в городе у одной женщины, которой новые гости до того не понравились, что она употребляла все средства избавиться от нас. Но вместо того, чтобы нас перевести от неё, её бранили и били, и она принуждена была устроить для нас помещение, снабжать дровами и всем необходимым, utenciles, в чем только мы нуждались. Эта бедная женщина, вся в слезах, возвратилась домой и стала целовать и обнимать икону св. Николая, которого умоляла о помощи с великим усердием и благоговением, Она решилась не покидать этого милостивого святого, чтобы он внял ей; но так как он слишком долго не внимал её молитве tardoit.... а se laisser flechir, то муж соскучился и побуждал ее хорошими советами добровольно выполнить требования, faire de necessite vertu. Она послушалась, но неохотно и, не сомневаясь в том, что если бы у нее был досуг постоянно докучать святому, то она умолила бы его, наконец, сотворить к ее благу чудо[49]. Мы пробыли у нее 15 дней и, не обращая внимания на дурное расположение её духа, не щадили дров; потому что холод был такой сильный, что, только при сильно натопленной печи, мы были в состоянии переносить его.

27-го (Декабря) мы перешли в другое помещение и оставили в покое нашу хозяйку. Если она была от этого в восхищении, то и мы радовались этому не меньше, так как, кроме того, что поместились удобнее и просторнее, у нас была и печь большая, которая топилась и день, и ночь. Впрочем, хотя огонь у нас в квартире не потухал, что составляет величайшее наслаждение, какое только могут здесь доставить, я перенес в течении трех недель самую дурную погоду, какую когда-либо испытывал. Может ли быть что печальнее, как сидеть постоянно взаперти и почти не сметь выйти, иначе замерзнешь? Что касается до меня, то, признаюсь, эта жизнь мне не нравилась, так что я почувствовал величайшую радость, когда мы получили приказ быть готовыми к отъезду.

19 Января 1669 года мы отправили наш багаж в село, лежащее на расстоянии одного лье [50]от Москвы. В этом селе жила сестра царя. Дворец её, хотя построенный только из дерева, был обширен, правилен и украшен всеми орнаментами [51]. При этом селе находился парк, в котором заключены медведи, волки и тому подобные животные, которых иногда травили одного с другим. Дня два спустя после нашего приезда, устроили травлю медведей с волками в присутствии его величества. Это развлечение, состоящее только и том, что смотришь на рассвирепевших до остервенения животных, с яростью одно другого разрывающих, не доставляло мне удовольствия. Я не описываю его, так как легко представить себе то, что происходило. А ежели бы я упомянул, что одолевали то медведи, то волки, что медведь казался сильнее, во волк был изворотливее: я бы ничего нового не сказал; а между тем в этом заключалась вся особенность зрелища. Впрочем, я заметил, что у этих зверей страсти не были ни столь пылкие, ни столь слепые, каковы они у людей, так как человек, когда рассердится и готов зарезать противника, то у него не оказывается ни рассудка, который бы в состоянии успокоить его ярость, ни друга, способного остановить его. До крайней степени взбешенные, эти животные немедленно бежали на зов своего хозяина.

Так как день нашего отъезда наступил не так скоро [52], как мы думали, то двум нашим товарищам пришло в голову влюбиться, а вскоре затем и жениться на девушках, исповедующих их веру и решившихся отправиться с мужьями. Что касается до меня, то я занимался тем, что узнавал об особенностях страны, о которых расскажу ниже.

Между тем царица разрешилась от бремени царевною, рождение которой стоило ей жизни. Царь необыкновенно печалился о ней, а весь двор оплакивал ее, как лучшую из цариц. При этом обстоятельстве не соблюдали ничего того, что совершается по поводу смерти высочайших особ при большей части Европейских дворов: не было ни парадного ложа, ни целого ряда церемоний, которые предшествуют погребению; на следующий день царица была уже погребена. От дворца до церкви, в которой надлежало похоронить ее тело, именно в женском монастыре, стояли шпалерами воины. Гроб, под богатым балдахином, несли восемь бояр первой степени. Из шедших непосредственно каждый нес большой мешок с деньгами, которые покойница приказала раздать бедным; о них при жизни она особенно заботилась. Затем шли царь и молодой царевич [53], оба с оруженосцем. Они были одеты в длинную одежду. на черном лисьем меху, т.е. самом дорогом в Московском государстве. Их сопровождали родственники, т.е. государственные вельможи, за которыми шли начальники приказов, посланники и, наконец, знать. Многочисленная толпа посадских, bourgeois, заключила процессию.

Глава четвертая.