Путешествие по Средней Азии

изгнании, я могу понять воодушевление, которое испытывают его приверженцы,

когда, счастливо избежав нападения туркмен, прибывают в пределы его

города.^135

Был один из тех прекрасных осенних дней, которыми так богат восточный

Иран. Местность - голая равнина с немногими холмами - не очень романтична;

но тем красивее возвышаю-щийся, словно оазис, город, окруженный садами,

блистающий разноцветными куполами. Что происходило вокруг меня в ка-раване,

я не видел, потому что радостными глазами неотрывно смотрел на массу домов.

Не гробница имама, не останки вели-кого Харун ар-Рашида, которые покоились

тут же, не гробницы ученого астролога Насреддина Туси, Газали или Низам

аль-Мулька занимали меня, а моя судьба, которая оттесняла на задний план все

исторические достопримечательности, сладкое чувство, что долгая мука наконец

окончилась и что с прибытием в этот город для меня начинается новая жизнь.

Из своих мечтаний я пробудился лишь тогда, когда караван, пройдя через

Дарваза-и Герат (Гератские ворота), двигался длинной широкой улицей Пайин

Хиабан (Нижняя аллея) в сто-рону Сахни Шериф (Святое преддверие). Широкий

ров, края которого засажены тенистыми деревьями, придает улице

при-влекательный вид и немало способствует тому, что она является одной из

красивейших в Персии. Особенно поразительна колы-шущаяся толпа, которая

безостановочно течет во всех направ-лениях. Все одежды Персии, даже, можно

сказать, всей Вос-точной Азии представлены здесь. Это центр шиитского мира.

Индийцы, хазарейцы, гератцы и бухарцы, которые на родине должны всегда

ходить со склоненной головой из-за господства суннитов, здесь гордо

поднимают голову и причудливо конт-растируют с туркменом или узбеком,

который робко крадется вдоль стены. Он - суннит, следовательно, чужак, и к

тому же еще ненавистный гость. Правда, в Иране он едва ли подвергнется

жестокому обращению, но все-таки он чувствует себя здесь вдвойне под гнетом

жестокости, которую в собственной стране проявляет по отношению к

сторонникам Али, и он разыгрывает здесь скромность.

Пустынными улицы Мешхеда бывают редко; но особенно полны и даже, я бы

сказал, забиты они в ясные осенние дни, *[208] *и если в эту пору, между

десятью и двенадцатью часами, взглянуть на пеструю сутолоку на всех улицах,

то едва ли запомнишь точно хотя бы один из окружающих тебя сотен предметов -

настолько ошеломляющее впечатление она произво-дит. Примерно в двухстах

шагах от роскошной резиденции имама вниз по краям рва рядом со стоящими по

обеим сторонам лавками снуют мелкие торговцы и старьевщики, которые носят

свои товары на руках, плечах и голове и производят своеобраз-ный шум

распевными выкриками, сопровождаемыми жестику-ляцией. Продавцы и покупатели

причудливо перемешались, и часто невозможно пробиться через этот клубок

людей. Тем не менее заторы на улицах случаются редко. Пешеходы, всадники,

нагруженные верблюды, привязанные друг к другу мулы, на-вьюченные узлами с

товарами, с кеджеве (корзины для путе-шествий), из которых кокетливо

выглядывают наполовину скры-тые покрывалами благочестивые персидские дамы, -

одни въез-жают в ворота святого места паломничества, другие выезжают оттуда.

Вслед уезжающим отовсюду звучит "Зиарет кабул" ("Да будет твое паломничество

приятно!"), а навстречу прибываю-щему - "Ильтимази дуа!" ("Помолись за

меня!"). В этом шуме, в этом хаосе голосов, в этой оглушающей суматохе нищим

лишь необычайно громким криком все-таки удается выманить подая-ние у святых

паломников. Многочисленные сейиды (потомки пророка) с большими зелеными

тюрбанами даже здесь способны острым глазом наблюдателя разглядеть только

что прибывшего; они протискиваются к нему, чтобы предложить свои услуги в

качестве чичероне в святых местах. Пение, крик, вой; вспыль-чивый ширазский

погонщик мулов ругается и дико размахивает хлыстом, женщины и дети

взвизгивают от страха; нашему европейскому глазу вся эта суета

представляется все более и более ужасной, мы уже думаем, что приближается

величайшая опасность, и тем не менее из этой массы все выпутывается в

должном порядке, каждый спокойно движется к месту своего назначения, не

претерпев никаких потерь, не имея оснований жаловаться на несчастье.

Привыкнув к тяжелому, подавленному настроению в тур-кестанских городах,

я был почти ошеломлен этой картиной. Я пошел в караван-сарай, вымылся и

привел в порядок свой изорванный костюм, намереваясь прежде всего разыскать

упо-мянутого ранее моего друга - европейца, полковника Долмеджа. Справляться

о человеке с европейским именем в священном городе Мешхеде - это всегда

неприятное дело, и тем более когда спрашивающий - хаджи, о внешних атрибутах

которого свиде-тельствовало мое обличье. После долгой беготни мне удалось

наконец добраться до нужных ворот, и кто сможет описать состояние моей души,

когда я взялся за железную ручку, чтобы постучать. Появился слуга, но, едва