Путешествие по Средней Азии

занятиями, в своем сладостном безделье получают поддержку из всех

мусульманских стран. Туда приходят стипен-дии из далеких Феса и Марокко^39 ,

ежегодно присылают дары вожди алжирских племен. Свою дань отправляют туда

Тунис, Триполи, Египет, а также другие, более мелкие мусульманские

государства. Порта соревнуется с Персией, поддерживая воспи-танников.

Татарин, живущий под защитой русских, и индус, находящийся под британским

владычеством, очень часто вспо-минают мединские высшие школы; однако всего

этого недоста-точно, даже от бедных жителей туркменских оазисов требуют,

чтобы они вносили свою лепту.

Во время моего путешествия по Средней Азии Ходжа-Бузурк, высокочтимый

святой в тех местах, вероятно, с большим трудом *[57] *собрал 400 дукатов

для Медины. Доставить эту сумму поручили мулле Асаду, известному своей

святостью. Несмотря на то что наличие денег, главного источника всяческих

опасностей, в Сред-ней Азии постоянно скрывают, названный мулла не делал

тайны из цели своей поездки, надеясь умножить этот благочестивый капитал.

Бухара, Хива и другие города, через которые он проходил, содействовали его

увеличению. Он думал, что точно так же пойдет дело и у туркмен, и отправился

в путь через пустыню, запасшись для поддержки рекомендательными пись-мами к

нескольким ученым-кочевникам.

Путь до Гёмюштепе закончился благополучно; вместе с известием о его

прибытии распространилась и молва о содержи-мом его дорожного мешка. Правда,

туркмены слышали, что деньги предназначалась на благочестивые цели, но им до

этого не было дела. Каждый стремился схватить его, пока он не стал

чьим-нибудь гостем, так как, если этого еще не произошло, человек среди

кочевников вне закона. Его можно ограбить, убить, продать, и никто не

привлечет виновного к ответу. Боятся только мести хозяина дома, давшего

приют гостю; тот, кого он взял под свою защиту, считается членом его семьи и

тем самым доста-точно гарантирован от всяких нападений.

Должно быть, это обстоятельство было известно и нашему кокандскому

мулле; однако он доверился показному религиоз-ному рвению, и, когда он

однажды отошел на несколько шагов от каравана, на него напали два туркмена и

похитили все деньги, все его добро. Ни мольбы, ни напоминания о священной

миссии, ни угрозы страшными карами - ничто не могло ему помочь; даже одежду

- то, что получше, - у него отобрали, оставив ему только его старые книги да

бумаги. Так он и вернулся к каравану: полуголый и ошеломленный случившимся.

Это произошло недели за две до моего приезда. Тем временем виновников

разыскали, и они предстали перед религиозным трибуналом. Я почитал себя

счастливым оказанной мне честью присутство-вать при этом, - ведь я был мулла

из Константинополя, - и сцена, в которой я участвовал в качестве

правомочного лица, надолго сохранится у меня в памяти. Мы, я имею в виду

ученые, сидели полукругом под открытым небом прямо в степи с объемистыми

книгами в руках, окруженные многочисленной толпой любо-пытных. Грабители

явились с семьями и с главой своего племени, без всякого стеснения, словно

речь шла об улаживании обычного добропорядочного дела. На вопрос: "Кто взял

деньги?" - последовал гордый ответ: "Я", и уже с самого начала я заметил,

что возвратить деньги здесь, пожалуй, будет невозможно. После того как

каждый выказал свой талант оратора, прибегнув к цитатам из Корана, я тоже

попытался воздействовать на героя, указав на постыдность его поступка.

"Какой стыд?" - сказал мне туркмен. - В твоей стране наказывают за грабеж?

Вот так страна! А я-то думал, что султан, владыка всего мира, умнее. Если у

вас не разрешен грабеж, то чем же тогда живут люди?"

*[58] *Другой мулла грозил шариатом (религиозным законом) и яркими

красками описывал адские наказания, ожидающие туркмена на том свете. "Какой

шариат? - отвечал он снова. - Каждому свое. У тебя, мулла, законы - твой

язык, которым ты мелешь как угодно, а мой шариат - это мой меч, которым я

размахиваю, как повелит моя рука!" После напрасных уве-щеваний, после

долгого совещания седобородых наше совещание закончилось безрезультатно.

Туркмен удалился со своими день-гами, которые пошли не на поддержание

воспитанников в Медине, а на приобретение нового оружия. А мулла Асад,

опечаленный, отправился обратно в Коканд, наученный горьким опытом.

Продержав нас в Гёмюштепе, против нашего желания, три недели,

гостеприимный Ханджан изъявил наконец готовность помочь собраться к отъезду.

Мы сочли, что покупать верблюдов было бы слишком дорого, поэтому решили

нанять на двоих одного верблюда для перевозки воды и муки. Это было бы

трудно осуществить, не выпади нам счастье найти в лице поставщика Ильяс-бега

человека, который хотя и не был религиозным и не очень-то уважал нас за то,

что мы хаджи, однако с тем большей пунктуальностью соблюдал законы

гостеприимства и не побоялся бы пойти на величайшую жертву, чтобы угодить