Путешествие по Востоку и Святой Земле в свите великого князя Николая Николаевича в 1872 году

Женщины стояли поодаль, прерванные в своих хозяйственных занятиях; из них те, которые были покрасивее, разбегались, или любопытно выглядывали с каких-то неприступных площадок. Все они сохранили средневековый испанский костюм. Мне особенно понравилась одна группа на лестнице: старик-еврей, сидящий на ступенях, молодая девушка, прислонившаяся к косяку, женщина с грудным ребенком и маленькою девочкой, с огромными карими глазами и крошечным коралловым ротиком, в открытой рубашечке и шароварах. Прижавшись к матери, она пугливо глядела на нас своими прелестными глазками, отененными длинными ресницами. Находясь среди такой обстановки и вглядываясь в окружавшие нас выразительные лица в средневековых костюмах, я мысленно переносился в прошедшие столетия, воображая себя в каком-нибудь средневековом испанском городе, и только надетое на нас статское платье разрушало очарование. Чтоб осмотреть внутреннее устройство еврейских жилищ, мы поднялись по широкой лестнице на террасу и зашли в обширную, чисто прибранную комнату с завешанными от солнца окнами. Пол был выложен мозаикой, с черным рисунком по белому фону, из мелких камешков, отполированных морским прибоем и поставленных на ребро. Побуревший от времени потолок сделан из массивных бревен, положенных накрест, как решетка, и покрытых сверху досчатою настилкой. Вдоль стен, кругом всей комнаты, стояли высокие диваны с восточными коврами и круглыми подушками.

Мы все были удивлены своеобразностию, чистотою и уютностию этого помещения. Судя по размерам, конечно, в этой зале жил какой-нибудь влиятельный командор ордена, равно ненавидевшиий как неверных сарацинов, так и угнетенных евреев.

Столовая с домашним очагом, спальня, с постелью на высокой наре, устроены все в же роде с мозаикой и бревенчатым потолком.

Везде необычайная для Востока чистота. Отдохнув на диванах в зале, мы отправились обратно к базару и незаметно подымаясь в гору, прошли по широким, но безлюдным улицам, между рядами серебристых платанов, кактусов и агав, мимо мечети, гробницы одного гросмейстера, обращенной в фонтан, киоска с часами и, наконец, вышли к той части крепостных стен, которая обращена к горам.

Оборонительные верки бастионного начертания идут тремя рядами и построены из гранита. Повернув к Аси-Браусским воротам, перейдя чрез подъемный мост, мы вышли извилистым проездом гласиса в форштаты. По этому месту, где мы шли, сады и дома обнесены саженною каменного стеной, и таким образом укрыты от взоров любопытных. Спустившись между этими заборами к берегу, левее первого форта, Великий Князь сел в четырехвесельную лодку с некоторыми из нас, и мы перенеслись на пароход. В 4 часа 20 минут «Владимир» снялся с якоря и пошел Средиземным морем по берегу Малой Азии в Мерсину. Капитан Гаврешов предупредил нас, что это будет самый продолжительный переход нашего рейса (около 650 верст), причем обыкновенно он бывает самый бурный, потому что пароход удаляется от берега и идет открытым морем до мыса Анамура. Пока мы еще стояли на якоре, охотники наши заметили громадную стаю птиц, принимая их за лебедей или гусей; но когда к ним приблизились, оказалось, что это была стая пеликанов, штук в триста. Они подпустили нас на выстрел, и двух из них подстрелили и взяли на борт.

После этого эпизода, возбудившего движение и говор в нашем маленьком плавучем мире, пошли обедать, а затем разбрелись по пароходу, кто читать, кто писать, кто просто глазеть на звезды и в синюю даль моря. Из кают-компании неслись звуки пианино и русских песень: там собралась веселая компания и, допивая раскупоренные бутылочки, распевала родные песни.

Ночью задыхались от жары, а утром купались в мраморной ванне, накачивая насосом морскую воду. В каютах душно, а палубу солнце накаливает так, что не знаешь, куда деться. После завтрака, который был накрыт под парусным навесом, некоторые из нас вытащили матрацы наверх и разлеглись.

В 4 часа справа стал чуть виден остров Кипр; пред нами мыс Анамур; около 7 часов обогнем его и минуем, по словам капитана, самое беспокойное место рейса, которое на этот раз изменило своему обыкновению и не потревожило нас несносною качкой.

От безделья я стал ходить из конца в конец парохода, рассматривая пассажиров третьего класса, которые, как могли, укрывались от палящего солнца.

У бугшприта сидел на коврах, окруженный слугами, очень красивый и, должно быть, зажиточный турок; художник наш рисовал с него портрет. Я было хотел подсесть к нему, но вижу, что Берг мне машет, стоя на рубке. Бегу к нему. Что такое? Летящие рыбы.