Я не заметил каких-либо социальных различий среди местных жителей. То же самое нельзя сказать об усопших, чей прах покоится в окружении большего или меньшего великолепия — в зависимости от их богатства. Вполне вероятно, что трудов всей долгой жизни едва достаточно для возведения одной из этих роскошных усыпальниц, чье великолепие, разумеется, следует понимать в относительном смысле — мы исказили бы представление о них, если бы попытались сравнить их с памятниками более цивилизованных народов. Тела самых бедных жителей оставляют на открытом воздухе в гробах на небольшом помосте, опирающемся на колья высотой около четырех футов. Однако все их луки, стрелы, сети и несколько кусков ткани остаются рядом с ними, и, вероятно, считается святотатством забирать эти предметы.
Этот народ, как и жители острова Сахалина, не признает, похоже, каких-либо вождей и не подчиняется чьей-либо власти. Однако мягкость их нравов и уважение к старикам, должно быть, устраняют нежелательные последствия анархии в их среде. Мы ни разу не были свидетелями даже самой незначительной ссоры.
Их взаимная любовь и нежное отношение к своим детям являли нашим глазам очень трогательное зрелище. Однако наши чувства возмущало зловоние лосося, которым были пропитаны их дома и все, что находилось рядом. Вокруг очага были разбросаны кости и пролита кровь. Жадные псы, хотя они и были довольно миролюбивые и ручные, слизывали и пожирали отходы. Нечистоплотность и зловоние этих людей отвратительны.
Вероятно, не существует другого народа, более хрупко сложенного и с чертами лица, более далекими от нашего представления о прекрасном. Их средний рост не превышает четырех футов десяти дюймов, они худы, их голос слаб и тонок, как у детей. Их скулы расположены высоко, маленькие раскосые глаза гноятся. У них крупный рот, приплюснутый нос, скошенный подбородок почти без бороды и кожа оливкового цвета, пропитанная маслом и дымом. Они отпускают волосы и подвязывают их почти так же, как мы.
Волосы женщин свободно спадают на плечи, и портрет, который я только что нарисовал, вполне согласуется и с их обликом: их было бы трудно отличить от мужчин, если бы не определенная разница в одежде и грудь, не затянутая завязками. Впрочем, они, в отличие от американских индианок, не занимаются каким-либо тяжелым трудом, который мог бы исказить изящество форм, если бы природа наделила их этим преимуществом.
Все их заботы ограничиваются шитьем одежды, засушиванием рыбы и воспитанием детей, которым они дают грудь до трех или четырех лет. С огромным удивлением я увидел, как один мальчик этого возраста, после того как он довольно метко пустил стрелу из детского лука и задал трепку собаке, бросился на грудь своей матери и принял положение полугодовалого ребенка, спящего на руках.
Этот пол, похоже, пользуется большим уважением среди них. Они не заключили с нами ни одной сделки, не посоветовавшись предварительно со своими женщинами. Серебряные серьги и медные украшения, составляющие часть одеяния, мы видели только на их женах и дочерях.
Мужчины и мальчики носят камзолы из нанки либо собачьей или рыбьей кожи, сшитые наподобие плаща извозчика. Если камзолы опускаются ниже колена, то они не надевают кальсон. В противном случае они носят кальсоны китайского фасона, едва прикрывающие икры.
У всех есть сапоги из тюленьей шкуры, однако они хранят их для зимы. В любое время года и в любом возрасте, даже у материнской груди, они носят кожаный пояс, на котором висят нож в ножнах, огниво, трубка и мешочек с табаком.
Женское платье несколько отличается от мужского. Женщины закутаны в огромные плащи из нанки или лососевой кожи, которую они умеют дубить очень искусно, придавая ей величайшую мягкость. Их одеяние опускается до лодыжки и иногда окаймлено бахромой из маленьких медных украшений, которые при ходьбе звенят, словно колокольчики.
Лосось, кожу которого они используют для одежды, они никогда не ловят летом, поэтому он весит от тридцати до сорока фунтов. Та рыба, которую мы ловили в июле, весила лишь три или четыре фунта; однако этот недостаток уравновешивался ее количеством, а также изумительным вкусом: мы все сходились во мнении, что никогда не ели лучшего лосося.
Мы не можем говорить о религии этого народа, поскольку не видели ни их храмов, ни священников. Однако грубо вырезанные фигуры, свешивающиеся с потолка их хижин, возможно, были их идолами. Они олицетворяли детей, руки, ноги и весьма напоминали благодарственные приношения в наших сельских церквях. Впрочем, эти изображения, которые нам показались идолами, могли служить напоминанием о детях, погубленных медведями, или охотниках, раненных этими животными. Однако едва ли возможно, чтобы люди столь хрупкого сложения были лишены суеверий.