Церковь святой Рипсиме — лучшее по крайней мере из того, что я видел. Скромная и легкая постройка, полная воздуха и света, красиво и разумно соединенная с куполом, — стройный силуэт, завершающийся конической кровлей. И большое ее достоинство, характерное для армянского искусства, — сочетание декора с практичным применением деталей. Ничего нет лишнего в армянских храмах и в то же время все есть. Воззрения на христианство, на цель и роль церкви требовали простых, скромных построек. Разные религиозные и церковные вопросы армяне понимали проще нас и практически, реально связывали со своей жизнью, вместо того чтобы пытаться соединить жизнь с религиозными догмами. Именно поэтому — не считая многочисленных и важных политических соображений — они шли по иному пути, чем византийцы, которые непоправимо запутали многое и покорились догме с ее очевидными бессмыслицами.
Армянский храм — впечатляющее доказательство земной концепции религии; нет икон, по крайней мере обременительности икон, и другого декоративного пустословия, свидетельствующего обычно о путанице в умах и ложных, искусственных концепциях. Церковь святой Рипсиме действующая. Мы видели в ней священника средних лет; он сидел на стуле недалеко от входа. Его присутствие было единственным различием между этой действующей церковью и десятью-двенадцатью другими, недействующими. Храм этот, конечно, ухожен, чисто подметен, горят две свечи, но никакой роскоши, живописи. Внутреннее пространство спланировано так, что прихожане все видят и слышат, взгляд их останавливается на гладко обработанных стенах, скромно обрамленном окне, колонне, полуколонне, двух-трех деталях и устремляется ввысь, сосредоточиваясь на высшей идее.
От церкви Рипсиме началось наше знакомство с Эчмиадзином. Это небольшой городок. Здесь находятся резидендция католикоса, монастырь, кафедральный собор, духовная семинария, библиотека, гостиница, и, кроме того, здесь собрана прекрасная коллекция хачкаров.
Эчмиадзин — резиденция главного епископа, Епископосапета, как его называли когда-то, или патриарха-католикоса. Католикос в армянском христианском мире — высшее духовное лицо, под его началом несколько патриархов (в настоящее время один в Иерусалиме, другой в Стамбуле), а также епархии во многих странах.
Всегда и всюду церковь, в том числе и армянская, была предана государственной или национальной идее. Национальная идея играла главенствующую роль в армянской церкви, которая неоднократно в критические моменты возглавляла национальную борьбу, оказывала вооруженное и другое сопротивление. Огромный вклад внесла она и в просвещение, о чем я скажу ниже. Поэтому сегодня католикос Вазген I (он сто тридцатый католикос) пользуется особым уважением. Много хорошего мне говорил о нем Наапет и другие знакомые армяне.
Были, конечно, такие моменты, когда церковь не оправдывала ожиданий многострадального народа, и многие века живет в Армении критическое отношение к монахам и священникам, к церковной верхушке. Еще задолго до революции это отразилось в исторических романах. В национальной культуре есть сильные течения, направленные против христианской религии и института церкви.
— А как же иначе? — сказал мне однажды Наапет. — Христианство нас оскопило. Чтобы сохраниться как народу, удержать наши земли и не страдать, как мы перестрадали, нам, может быть, было бы лучше оставаться в те времена язычниками, а не становиться христианами, которых бьют по одной щеке, а они, по своей догме, должны подставлять другую.
О том же пишет в своих романах прекрасный армянский писатель Раффи; и в более ранней поэзии есть направление, выступавшее против церкви и религии. Мысли понятные и правильные.
— Но раз вы, армяне, приняли христианство, — говорю я Наапету, — значит, в вашем национальном характере было что-то, отличающее вас от других. Вы народ восприимчивый к гуманным взглядам, к чужой культуре. Верно, должно быть, говорят: если не учитывать религию, то вы с вашей многогранной натурой воплощаете в себе как Восток, так и Запад.
— Пожалуй, да, — согласился он. — И если мы сохранились не только в чьей-то памяти, но и как народ, то исключительно благодаря тому, что, столкнувшись с опасностью истребления, наши предки заложили основы просвещения, фундамент спасшей нас крепости.
Там, в Эчмиадзине, мы вернулись к прежнему разговору о тридцати шести «солдатиках» Месропа Маштоца[36]
.