Крайне левые не допускают мысли, что правовые порядки могут действовать вопреки интересам капитала, особенно при серьезных для него угрозах. Они не осознают колоссального значения инерции во всех сферах жизни человека и общества и потому не видят, не понимают, что правовые порядки вкупе с другими институтами демократии уже начинают жить самостоятельной, не зависимой ни от кого и ни от чего жизнью. Примеры тому и победоносная борьба в США против вьетнамской войны, и «ирангейт», и разгром в Италии руками судебной власти партии Христианских демократов, партии крупного капитала, бессменно правившей страной с конца войны.
И мыслимо положение, что правовые порядки так глубоко укоренятся в сознании людей, что станет реальным правовой путь для установления строя синтезного социализма — с помощью выборов, референдумов, принятия соответствующего законодательства, иначе говоря, с помощью мирной и демократической революционной перестройки. Путь, как я уже говорил, единственно возможный для установления такого строя.
Вернусь к нашим националистам. Я предполагаю, что они ненавидят современный Запад, именно потому, что чувствуют, что развитие и укоренение правопорядка в мире лишает их почвы под ногами. У Солженицына, например, очень часто прорывается свирепая ненависть к праву, которому он противопоставляет мораль, утверждая, что господство права на Западе способствует торжеству аморальности.
У нынешних ненавистников Запада, живущих в России, имеется еще целая гамма других мотивов для такой ненависти, начиная с зависти к благополучию Запада и злобы из-за его якобы победы в холодной войне. Хотя, на мой взгляд, это была победа России — то, что она вышла из этой войны.
Глава 27 Владимир Максимов
Вернусь к «грандам» новой эмиграции. Второе место в эмигрантской табели о рангах после Солженицына занимал Владимир Максимов. Если Солженицын был, так сказать, аятоллой эмиграции, то Максимов — премьер-министром!
В 1974 году на книжной ярмарке во Франкфурте, где проходила презентация первого номера «Континента», я имел единственную в жизни беседу с Максимовым — брал у него интервью для «Свободы». В интервью участвовал и Александр Галич, который, как я уже упоминал, вслед за вступлением в ТНС, стал членом редколлегии маскимовского журнала «Континент» и порученцем Максимова.
После окончания интервью зашел разговор о газетной полемике Максимова и Синявского с Генрихом Беллем и Гюнтером Грассом, которая имела место незадолго до того. Белль и Грасс выступили в немецкой прессе с обращением к создателям «Континента», в котором они упрекали их в том, что прибегнув к финансовой помощи Шпрингера, выступая в его газетах, восхваляя его и других правых деятелей Германии, они втянулись таким образом во внутри-германскую политическую борьбу, поддерживая своим авторитетом силы, далекие от искреннего уважения к демократическим правам и к борьбе советских диссидентов.
Максимов и Синявский, как я уже упоминал, опубликовали написанный явно Максимовым хамский ответ Беллю и Грассу, в котором говорилось, что они не намерены выслушивать мораль от людей, поддерживающих социализм в любом его виде.
Комментируя эту полемику, Максимов «номенклатурным», не допускающим возражений тоном стал изрекать обвинения в адрес Белля: «Шесть часов говорил я с этим мудаком. Я ему про ГУЛАГ, про Россию, а он мне про черножопых В Африке». Эту фразу я запомнил дословно. Галич поддакивал шефу.
Откуда же и как пришел, взлетел Максимов? В 60-х годах он был членом редколлегии журнала «Октябрь», который редактировал тогда махровый сталинист Всеволод Кочетов. Время от времени Максимов выступал в этом журнале с передовицами, поддерживая линию партии в руководстве литературой. В архиве «Свободы», в седьмом номере «Октября» за 1963 год я наткнулся на одну из таких передовиц Максимова «Эстафета века» под рубрикой «Слово о партии»:
«С самого начала нашего столетия передовой отряд рабочего класса, — пишет Максимов, — начал величайшую битву за переустройство мира как в сфере материальной, так и духовной. И с первых же своих шагов огромное внимание партия уделяет становлению социалистической литературы...
После справедливой и принципиальной критики в адрес формализма, прозвучавшей на встречах руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства, кое-где подняла голову воинствующая серость, прикрывающая псевдоидейностью свою полнейшую профессиональную несостоятельность».