Путешествие в будущее и обратно

— Буковский не из числа моих московских друзей. Что правда, то правда. У него в Москве другие собеседники, собутыльники, соратники. Те самые, которые запытали в подвалах Лубянки русскую социал-демократию, те самые, по законам которых социал-демократическая деятельность приравнивается у них к уголовному преступлению, те самые, что стоят за спиной восточноберлинских пограничников, стреляющих в спину его бегущим на Запад соотечественникам. Хороши друзья, ничего не скажешь!» (с. 29).

Между прочим, преемник Брандта на посту канцлера и его однопартиец Хельмут Шмидт, продолжая политику Брандта, сыграл решающую роль в установлении на немецкой территории американских крылатых ракет средней дальности, ответное производство которых в СССР повело к разорению советскую экономику, что и закончилось крахом режима.

И последний примечательный сюжет: «Еще один экземпляр с тою же носорожьей хваткой. Неопределенного возраста, пола и даже национальности. То ли офранцуженная русская, то ли обрусевшая француженка. Воплощает собою полное единство формы и содержания: всем природа обделила, как Бог черепаху. Проделала извилисто целеустремленный путь от французской компартии до советского сыска. Подвизается то ли секретарем, то ли соглядатаем в комитете то ли физиков, то ли химиков, то ли зубных врачей. Комитет, впрочем, не занимается ни физикой, ни химией, ни зубными протезами, а исключительно Правами Человека, причем в мазохистском духе. Когда у партаймадам осторожно спрашивают об удивительных метаморфозах ее общественной карьеры, она устремляет на любопытствующих торжествующий взор рыбьего колера:

— Диалектика!

Интересно бы знать заранее, каким диалектическим манером сумеет вывернуться она, когда ее наконец приведут с кольцом в ноздре в следственное стойло, где будут разбираться дела носорогов — стукачей, бывших на подножном корму у советского гестапо?» (с. 28, выделено мною. — В. Б.).

Этот сюжет, как и предыдущие, тоже «воплощает собою полное единство формы и содержания». Я знал эту женщину. Меня познакомил с нею Леонид Плющ, в спасении которого она и профсоюз преподавателей, в руководстве которого она состояла, сыграли решающую роль. Участвовала она и в вызволении из СССР других диссидентов, подвергавшихся там репрессиям.

Особая подлость заключается здесь в намеке по поводу «неопределенного пола» этой женщины. Дело в том, что во время войны, как мне объяснили в Париже, она находилась в немецком концлагере и там была нацистскими «врачами» стерилизована. «Намек» этот вызвал ужас в Париже.

Замечательна здесь и непринужденность, с какой Максимов зачисляет объект своей сатиры в агенты «советского сыска», пребывающего на «подножном корму у советского гестапо».

В первом варианте «Саги», напечатанном в «Русской мысли», был сюжет и о Белле Ахмадулиной и ее «муже из КГБ». Чем-то, видимо, Белла не угодила Максимову. Но писатели из его окружения умолили его выбросить этот сюжет из «Саги». Сюжет о французской правозащитнице их не взволновал!

Далее, в том же 19-м номере «Континента» на задней обложке была напечатана ксерокопия листовки, которую якобы разбрасывали американцы и англичане во время войны с Германией среди власовских солдат. Вот ее полный текст, как он был отпечатан в журнале:

«Солдаты!

Если вы перейдете на сторону Союзников, с Вами будут хорошо и дружески обращаться. Вас будут хорошо кормить — одинаково как Союзных солдат. Помните, что Союзники ваши друзья, и не верьте тому, что говорят вам немцы — они вам врут.

Перейдете ли вы к нам добровольно или будете захвачены в честном бою, с вами будут обращаться по добру — по хорошему. Только дайте понять нашим солдатам, что вы сдаетесь. Подымайте руки, когда подходите к нам. Снимайте ваши шлемы.

Сохраните эту листовку. Покажите ее союзным солдатам, когда будете сдаваться».

И ниже примечание редакции: «Такие листовки разбрасывали союзники в тылах у врага в конце сорок пятого года. Все, кто поверили обещанным в них гарантиям, были выданы вскоре на расправу Сталину».

То есть обманули западные демократы бедных русских «коллаборантов», нельзя им верить.

И в номере не было никакого материала на данную тему, который описывал бы историю и давал объективную оценку этой листовке. Если она вообще существовала на свете!

В целом этот номер журнала поверг меня, что называется, в состояние шока. Тогда я и спросил Иржи Пеликана, не думает ли он, что Максимов — попросту агент, Азеф с Лубянки? Читатель помнит, что ответил Пеликан? «Если бы такое случилось в чешской эмиграции, то да, а в русской это еще ни о чем не говорит!»

Между прочим, в чехословацкой эмиграции чрезвычайное возмущение вызвал появившийся в 1985 году роман Максимова «Звезда адмирала», в котором прославлялся адмирал Колчак и обливались грязью офицеры и солдаты чехословацкого корпуса за то, что они в 1919 году вышли из борьбы с большевиками.