Путешествие в будущее и обратно

И ради чего герой рискует? Оказывается, ради материального благополучия. «Да где же это ты видел в Советском Союзе, — допрашивал я Владимова, — чтобы рабочему за счет напряженного труда можно было разбогатеть?» Ведь в советской жизни есть для этого только один путь: напряженно трудиться над вылизыванием определенных мест у начальства, чтобы оно назначило тебя «передовиком», «героем труда» и т. д. и т. п. И в партию, конечно, надо вступать, и по общественной работе шуметь, и на товарищей постукивать... Методы всем известные! Я уж не говорю о том, что и герой Владимова был не из советской жизни, а от Хемингуэя или из «Адских водителей». В то время этот, кажется, английский фильм был очень популярен в Москве.

Что сказал Владимов по поводу перевернутого сюжета, я не помню, но помню, что он ответил по поводу нетипичности его героя: он, Владимов, любит, мол, крепких индивидуалистов, «людей с сильной шеей», как он это называл, они, мол, полезны для общества и т. п. «Правда, — пожаловался Жора, — Вика Некрасов стал вдруг кричать на меня, что мой человек с сильной шеей — это фашизм, но я так не считаю. Фашизм — это когда толпа, колонна...»

— Но фашистская толпа поклоняется и подчиняется «сильной шее»! — возражал я. Много позже, когда Владимов оказался в эмиграции в рядах НТС и русских нацпатриотов, я вспомнил о словах Некрасова.

Не менее расчетливо, на мой взгляд, была сработана и следующая повесть Владимова «Три минуты молчания». Фон был вроде бы правдивым и ярким, а сюжет — совсем советским...

Примерно в это время Владимов однажды где-то врезался на своем «москвиче» в обелиск с лозунгом: «Слава КПСС!», попал в больницу. И я как-то потом пошутил, что вот в прозе ему удается избегать таких столкновений, а на шоссе — нет! А лучше бы наоборот!

Но Владимов был сложным и неожиданным человеком. В тот же период, когда он был занят борьбой за место под солнцем в советской литературе и кинематографе, он однажды потряс меня весьма странным предложением. Как-то он пригласил меня прийти к нему в «Новый мир» для важного разговора, причем обязательно вечером, после окончания рабочего дня. Я пришел. В редакции уже никого не было. Жора восседал в своем кабинете очень торжественный и с места в карьер заговорил о том, что он приступает к созданию антисоветской подпольной партии и приглашает меня вступить в нее. Цель партии — свержение режима. Ни больше, ни меньше!

Я невольно кинул взгляд на стены, но Жора не обратил на это внимания. Я стал осторожно, подбирая слова, говорить, что сомневаюсь в реальности этой затеи, так как люди будут бояться, что партия эта вскорости станет известна органам.

— Ну что ж, — сказал Жора, — как хочешь. Но я уверен, что наплыв в партию будет таким большим, что тем, которые потом захотят присоединиться, уже не будет места. Подпольная партия не может быть безразмерной.

Первая мысль у меня была, конечно, что это чистая и неумная провокация. Предлагать такое, да в стенах редакции нелояльного властям журнала, наверняка утыканных «жучками»! Но потом я вспомнил, что Жора уже предлагал мне строить геликоптер, потом аквариум-бассейн, потом черный ящик для сна с полной звуко- и светоизоляцией, регулируемой температурой и т. д., чтобы можно было отсыпаться за два-три часа и экономить время для литературной работы. И я подумал, что, скорее всего, он просто теряет порой контроль над своими фантазиями. Однако с тех пор мне все-таки стало как-то неуютно общаться с Владимовым. К тому же он вскоре второй раз женился, и его новая жена, Наталия Кузнецова, стала руководить его встречами, отдавая предпочтение высокопоставленным людям. В этом она была типичная «жена писателя». Короче, наше общение сошло к минимуму.

Между тем я все отчетливее осознавал, что писательская деятельность в советских условиях для меня, видимо, невозможна. И, может быть, отчасти из-за этого все больше времени посвящал размышлениям о теории синтеза социализма и капитализма.

Как-то я вновь попытался устроиться на постоянную работу, точнее, мне ее предложили — в «Известиях». Предложил один из заместителей главного редактора, с которым я сотрудничал и которому моя работа нравилась. Я уж не помню, при Аджубее это было или после. На предложение замредактора я, усмехнувшись, согласился. Чем черт не шутит! Заполнил необходимую анкету. Через какое-то время редактор вызывает меня и вздыхает: в отделе кадров ему сказали, что сейчас, оказывается, нет свободных штатных единиц. Я ответил, что ожидал этого.

— Ты, может быть, думаешь, что это из-за пятого пункта? — искренне (как будто) удивился редактор. — Но это ты напрасно! У нас работает человек шесть евреев. Вот: Иванов, Сидоров, Скворцов, Белов, — загибает он пальцы. — Ты чего смеешься? Я правду говорю, — не понимает он моего веселья.

Пришлось объяснить, что очень уж забавные фамилии у этих евреев, хоть бы один Рабинович затесался!